Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
Шрифт:
— Для птиц — беда, для людей — хорошо.
— Для людей — да. Чабаны нет-нет да и прискачут сюда. Не слезая с коней, остановятся в сторонке и смотрят, смотрят, как бы не веря тому, что тут творится: вода для них что хлеб. Да вон они! Во-он, на пригорке, — подъезжая к строительству Чапурниковской дамбы, проговорил Бирюков.
И верно, на небольшой возвышенности, четко выделяясь на чистом лазоревом небе, виднелись чабаны на конях. Вдруг один из них, взмахнув плеткой, круто развернул коня и скрылся за бугром, и за ним, как по команде, взмахнули плетками и остальные,
— Поскакали, чтобы оповестить степи: «Вода приближается», — пояснил Бирюков. — И народ, который работает здесь, укрепляется в мысли: моря будут, каналы будут, и навсегда сгинет страдание людей от безводья. Идет вода — значит, эх, не жалей сил — работай, создавай дамбы! Теперь все от твоего труда зависит, человек! — с юношеским задором выпалил Бирюков.
— Это было бы хорошо, если бы только от человека зависело, — промолвил Аким Морев.
Бирюков засмеялся, но так, чтобы не обидеть секретаря обкома.
— Вы тоже произносите «если». Инженер, и «если».
— Тут дело другое. Народ хорошее всегда принимает с величайшей охотой, ради этого хорошего не жалеет труда. И вовсе не надо быть чудо-богатырем, чтобы хорошее для народа провести в жизнь, — не упоминая имени Моргунова, повторил его слова Аким Морев. — Но мы порою своими непродуманными поступками портим дело. Вы вот, например, прошибетесь где-либо с расчетами, вызовете этим беду — и беда ляжет на плечи народа.
— Почему вы так недоверчиво относитесь ко мне?
— Не к вам, а к расчетам. Мы обязаны все проверить. И вы обязаны все время проверять, выверять свои расчеты.
— И нагоню на всех оторопь: проверяю да выверяю.
Теперь засмеялся Аким Морев — и уже не обидно.
— Вон куда вы потянули — на оторопь. Оторопь — штука паршивая. Если перед боем солдатом овладеет оторопь, он непременно станет дезертиром. То, о чем я говорю, ведет вовсе не к оторопи, а к анализу. К анализу холодным рассудком. Холодным, поверьте уж моему опыту. Чем, например, объяснить, что даже такая маленькая плотинка, как в колхозе «Партизан», полетела, то есть ее немедленно же прорвала вода? Тем, что плотинка строилась по методу «тяп-ляп». Подобных строителей недавно наказал народный суд. Но ведь колхоз потратил на плотинку около миллиона рублей. Кто платить будет? Плотинка колхоза на фоне строительства канала — маленькое дело… Однако и в большом случается подобное!
— Ну, у нас такого не случится, — произнес Бирюков запальчиво, что особенно не понравилось Акиму Мореву.
— Вас, видимо, жизнь еще не колотила, — сказал он сурово.
Они проехали вдоль строящейся дамбы, которая полукругом вытянулась километров на десять. Вблизи дамбы ехать было невозможно: все изрыто, поэтому порою приходилось останавливаться вдали от работ и пешком взбираться на насыпь.
Внизу дамба строилась шириною метров на пятьдесят, а наверху она сужалась до двадцати, чтобы могли разъехаться две-три грузовые машины. По проекту через всю дамбу будет проложена дорога, и вон уже машины трамбуют, создают «рубашку», заливая поверхность
«Опять рискованно», — подумал Аким Морев и обратился к Бирюкову:
— Ну, а если насыпь даст осадку?.. Дорога ваша провалится.
Бирюков с убежденностью опытного конькобежца, уверяющего, что по такой-то ледяной дорожке он прекрасно промчится, сказал:
— Не провалится. Ну, а в конце концов, если насыпь и даст кое-где осадку, поправим. Но если мы дорогу не проложим, то этим самым отрежем ряд районов от Приволжска.
— Соображения-то у вас хорошие, а не слишком ли рискуете?
— Оглянусь… подумаю, — легковесно ответил Бирюков, и это снова не понравилось Акиму Мореву.
После осмотра дамбы Иван Петрович повел машину берегом бывшего русла Волги, вдоль роющегося канала. Кое-где по отвесу можно было увидеть, что верхний подзольный слой земли, переплетенный корешками трав, весьма тонкий, а ниже метра на полтора-два идут пески. Они лежат на красной глине, твердой, как медь. Но ни на эту песчаную прокладку, ни на то, что верхний слой жидковат, Аким Морев и Бирюков не обратили внимания. А пески вскоре и обрушились на строителей почти непоправимой бедой.
Сейчас Аким Морев смотрел во все стороны, и его прохватывала дрожь при мысли, что они едут по дну когда-то протекавшей тут Волги и что скоро ее воды снова заполнят это русло и рукава.
— Не только потомки, но и современники будут благодарить строителей Большого канала, — проговорил он.
— А вы сомневаетесь? — вступился Бирюков.
— В этом — нет: благодарить будут. Но если… Вы не отбрасывайте этого словечка, когда оно уместно. В математике неуместно, а тут уместно: но если мы где-либо провалимся, народ проклянет нас. Поверьте.
Рассуждая так, они проехали километров шестьдесят, обогнули озеро Дундук и приостановились на пригорке.
Отсюда было видно: озеро таращилось прошлогодним сизым камышом, зеленело молодыми побегами; в ряде мест — озерки, переполненные дичью, а по краям плавучих торфяных островов сидели белые цапли, напоминающие балерин, и черные, похожие на монахинь. Было тихо, камыши казались застывшими, на воде блестели желтоватые лучи солнца. Только где-то в недоступных зарослях, видимо тоже с плавучего острова, подавали тревожные, заунывные голоса журавли. А вдали, в сияющем океане неба, показалось что-то неоформленное, будто смятый кусок полотна. Оно приближалось стремительно, все оформляясь и оформляясь, и вот уже оформилось: это летел лебедь — «вдовец», знакомый чабанам степей.
Аким Морев не знал о «семейной драме» этого лебедя, но, глянув на него, одинокого, затосковал. Чтобы заглушить тоску, сказал, показывая на плавучие острова:
— Значит, и тут скоро нарушите порядок, Карл Яковлевич? Кстати, почему вы Карл, коль русский?
— Отец — старый большевик, видимо, в память Карла Маркса назвал меня так. Ведь в то время я имя выбирать не мог, — пошутил Бирюков и добавил серьезно: — Порядок мы нарушим, но потом создадим для птиц великий простор: плодись.
И опять это слово «плодись» царапнуло по сердцу Акима Морева.