Волгины
Шрифт:
Вечерело… Позади запоздало бухали немецкие пушки. Надоедливо кропил землю обложной, почти осенний дождь, и мокрый побуревший бурьян, рассеивая крупные, тяжелые брызги, хлестал по колесам двуколки.
Вышедшая из окружения дивизия только к полуночи пришла на место сбора в районный центр. Здесь было собрано все — и боевые пехотные подразделения, и артиллерийский полк, и танковая бригада, и вторые эшелоны дивизионных тылов. Дивизии наутро было приказано отходить, не
По дороге Алексею рассказали, как бойцы наткнулись и лощине на подорванную санитарную машину, как в течение всей ночи и утра (рассказчики не обошлись без преувеличений) санинструктор Татьяна Волгина будто бы оборонялась от целого взвода фашистских автоматчиков, положила их на поле не менее двух десятков и как эсэсовцы потом все-таки напали на беззащитных раненых и прикончили их гранатами, а Волгину спасла во-время подоспевшая группа лейтенанта Мелентьева.
Что в этих рассказах было правдой, Алексей не мог знать, но после всего слышанного ему неудержимо хотелось повидать сестру.
Стояла непроглядная тьма, когда Алексей, закутанный в плащпалатку, слез в центре села с обшарпанной полуторки. На этот дивизионный грузовичок после долгих уговоров усадила его Нина Метелина.
Обложной дождь сеял не переставая. Дороги хлюпали жидкой грязью, плескались широко разлившиеся лужи. В потемках на раскисших греблях и взгорьях напряженно ревели застрявшие грузовики, осипшими злыми голосами кричали и ругались, вытаскивая орудия, артиллеристы. Там и сям в окнах хат вспыхивал огонек и тотчас же гаснул, и тьма становилась еще черней.
После долгих блужданий по затянутым дождевой мглой переулкам, между обозов, танков и орудий, Алексей наконец набрел на расположение своего полка, а еще через полчаса отыскал и штаб батальона. Он помещался в маленькой хатенке на окраине села. Связисты уже протянули кабель к размещенным тут же неподалеку ротам, неутомимый Фильков зажег свою чудом сохраненную лампу с тюльпановидным абажуром, занавесил плащпалатками окошки. Запищали зуммеры телефонов, и еще не остывшая после недавнего боя жизнь батальона вновь вошла в свою размеренную колею.
Капитан Гармаш с повязкой на голове и Саша Мелентьев, уже успевший умыться и надеть сухую, чистую гимнастерку, сидели за столом над картой и уточняли систему боевого охранения, проверяли наличный состав батальона. Фильков возился у весело потрескивающей дровами печурки, гремел котелками, развешивал мокрые шинели. От расставленных на печке котелков вкусно пахло поджаренным салом и луком.
Едва Алексей переступил порог хаты, как навстречу ему бросились капитан и Саша.
— Комиссар! Алексей Прохорович! Да куда же она утащила тебя, эта Нина? — кричал Гармаш, тиская Алексея за плечи и моргая опухшими веками: — Обрадовалась случаю, чтобы завладеть тобой! Фильков, живо ужин! Чаю! Комиссар, мы тут достали в хозчасти бешеной водички погреться.
Фильков уже подносил комиссару полную кружку, Саша Мелентьев, улыбаясь, не сводил с него счастливого взгляда.
Алексей негнущимися, одеревенелыми пальцами развязал на шее шнурки плащпалатки, оглядывал всех растерянными глазами, не успевал отвечать на вопросы.
— Вырвались! Вырвались, комиссар! — кричал Гармаш, размашисто шагая по хате. — Спасибо тебе. Хорошо воевал. — Он подбежал к Алексею и, не успел тот что-либо ответить, обнял, поцеловал в губы. — Сестру видел? Какая, а?
Гармаш ткнул пальцем в грудь смущенно улыбавшегося Мелентьева.
— Вот — доблестный рыцарь… Видал? Нашел ее, а то бы пришлось ей в той балочке головку сложить…
Алексей схватил руку начальника штаба, сжал ее:
— Спасибо, лейтенант. Где она?
— В медсанбате… Где-то тут в селе, — ответил Саша.
Они заговорили о недавнем бое, о потерях, перебивая друг друга. Гармаш, с силой почесывая затылок, пыхтел:
— Пичугина жалко. Эх, Пичугин…
Фильков осторожно стянул с комиссара мокрую плащ-палатку. С чужой каски, которую дали Алексею бойцы (его собственную занесло куда-то взрывом), стекали дождевые капли.
— А не пойти ли тебе, Прохорыч, в госпиталь? — спросил Гармаш, вглядываясь в землисто-серое лицо комиссара.
— Я тоже так думаю, — подтвердил Саша Мелентьев. — Вам надо отлежаться.
Алексей поднял мутные глаза.
— А вы почему не идете? Кажется, вам обоим требуется перевязка.
— У нас царапины, — сказал капитан. — Это по ведомству Нины.
— А у меня легкие ушибы… Вот и квиты, — скупо усмехнулся Алексей.
…Рано утром он пошел разыскивать медсанбат. Надо было торопиться: дивизия готовилась к длительному маршу. Дождь перестал, но угрюмо-серые тучи все еще низко ползли над землей. Алексей шагал, опираясь на палку, еле передвигая по грязи ноги.
На его счастье остатки медсанбата располагались недалеко. Бойцы указали ему просторную хату, где помещались медицинские сестры.
Он вошел во двор, заставленный плотно сдвинутыми машинами, и увидел Таню. Она сидела на завалинке в своей розовой домашней блузке, босая, и расчесывала мокрые волосы.
«О, да они уже устроили себе баню. Значит, все в порядке», — подумал Алексей и окликнул сестру.
Таня откинула со лба влажную русую прядь и несколько секунд смотрела на Алексея блестящими, точно промытыми глазами, казавшимися на сильно похудевшем лице особенно огромными.
Они обнялись, как после долгой разлуки. Таня жадно разглядывала брата, будто ища на его лице следов пережитого.