Волгины

Шолохов-Синявский Георгий Филиппович

— Что ж… Давайте в ложном. Это хорошо придумано, — одобрил Алексей. — А Гитлера как? Показывать будете?

Архипов фыркнул:

— Покажем. Мы тут надпись новую по-немецки заготовили… Из дивизионной газеты лейтенант приходил, написал. По-русски так будет: «Немцы! Я привел вас в Россию на верную гибель!» Неплохо, а?

— Неплохо.

Неодобрительно относившийся к затее Архипова Гомонов сумрачно заметил:

— Добалуетесь вы с этим фюрером, что они завтра в атаку полезут…

— Товарищ замполит, — приглушенно засмеялся Архипов. — Так оно ведь и польза от этого большая.

Пока они беснуются да по Гитлеру из пулеметов шпарят, наши наблюдатели ихние огневые точки засекают.

— А ну вас к лешему, — угрюмо отмахнулся Гомонов. — Не война это, а одно озорство. На войне какие могут быть шутки…

Алексей хотел возразить замполиту, но раздумал. Его молчание связисты восприняли как поощрение. Шепотом торопя друг друга, они потянули кабель в расположенный на правом фланге роты ложный окоп.

17

Не успели Алексей и Гомонов отойти от блиндажа, как начался минометный и орудийный обстрел — тот самый, который заставил прервать в санвзводе вечеринку.

Гомонов и Алексей укрылись в ротном НП, откуда, приникнув к узкой амбразуре, уже вел наблюдение Рубен Арзуманян.

— Что за дьявол? Неужели обнаружили разведчиков? — сердито ворчал он.

Алексей припал к амбразуре, стал смотреть. Десятка два ракет горели над узким пространством между двух густо заминированных полей, как раз над тем местом, где был оставлен засекреченный проход для разведчиков. Немцы били по нем из минометов, пулеметов и автоматов, артиллерия стреляла по лесу, расположенному позади советского переднего края. Все ничейное пространство словно трепетало от частых огненно-желтых вспышек, и нужно было обладать особенно острым зрением, чтобы увидеть в затененных складках местности что-нибудь помимо колючей проволоки и кольев. Торжественная тишина ночи была нарушена. Казалось, вся глубина неба от земли до звезд наполнилась грозным гулом.

— Я ничего не вижу! — крикнул в промежутке между двумя разрывами Арзуманян. — Может, они атаковать нас вздумали?

— А я вижу, — спокойно прогудел глядевший в смотровую щель Гомонов. — Вон ползут! Двое!

— Почему двое? Разведчиков должно быть четверо, — сердито возразил Арзуманян. — Что ты там видишь, замполит?

— Я вижу, — вновь спокойно ответил Гомонов, и Алексей сразу поверил ему: замполит был охотник и только охотничий глаз мог заметить в мигающей вспышками темноте что-нибудь живое.

В эту минуту минометный обстрел прекратился. Только пулеметы продолжали засевать пулями узкую полоску земли, на которую показывал Гомонов.

Большая осветительная ракета взвилась и повисла вблизи окопов первой роты, озарив поле так ярко, что можно было разглядеть даже мелкие кочки.

Алексей, смотревший намного дальше вперед, перевел взгляд ближе к своим окопам и метрах в двадцати увидел две распластавшиеся, уткнувшиеся головами в землю человеческие фигуры. Он мог лишь заметить, что они были без оружия и без касок.

Ракета снизилась и потухла. Мрак вновь окутал подступы к окопам, и фигуры как бы растворились в нем. Пулеметы затихли, и только редкие автоматные очереди потрескивали впереди.

— Это не наши. Не разведчики, — тревожно и разочарованно проговорил Рубен и скомандовал:

— Подготовить гранаты!

Команда мгновенно была передана. Бойцы напряженно застыли у ручных пулеметов и винтовок, гранатометчики держали наготове гранаты. От гитлеровцев всего можно было ожидать — внезапной атаки, разведки боем, засылки разведчиков.

Вдруг до слуха Алексея донесся шорох осыпающейся земли и протяжный стон:

— Камерад! Камерад!

— Что за фокусы? — проворчал Арзуманян. — Настоящий цирк. Колечкин, бросьте-ка зажигательную бутылку!

Наблюдатель, стоявший неподалеку, бросил бутылку с КС. Она ударилась о камень, послышался звон разбитого стекла, и желтое пламя вспыхнуло недалеко от бруствера. Теперь уже все увидели не более как в десяти шагах от окопов двух быстро ползущих людей.

— Братцы, да ведь это немцы!

И в тот же миг раздался полный отчаяния, просящий голос:

— Рус! Рус! Не стреляй!

— Вот вам и гости к Первому мая, — с усмешкой в голосе сказал Гомонов.

— А где же разведчики? — недоуменно спросил Рубен. — Что за черт! Ничего не понимаю.

— А что тут понимать. Поотстали наши хлопцы маленько. Где-нибудь притаились — огонь пережидают.

— А эти — что? Рахат-лукум пришли кушать? — недобро засмеялся Арзуманян.

Алексей, Гомонов и командир роты вышли из блиндажа наблюдательного пункта.

Кто-то без команды дал короткую автоматную очередь.

— Прекратить стрельбу! — скомандовал Рубен.

При меркнущем свете догорающей невдалеке горючей смеси Алексей увидел, как две фигуры, похожие на мешки, одна за другой перевалились через бруствер и скатились в окоп.

Их сразу облепили бойцы.

— Ребята! Вяжи их! — пронеслось по окопам.

— Перебежчики, — спокойно определил Гомонов.

До сознания Алексея не сразу дошло это слово Он знал: на других участках и особенно под Сталинградом немцы в одиночку и группами переходили на нашу сторону, но на участке его батальона это было впервые. Как-то по-новому взволнованный, Алексей вернулся в землянку комроты. Немцев уже привели туда. Прибежал запыхавшийся связной. Охваченные любопытством командиры взводов и даже некоторые находившиеся поблизости бойцы столпились у входа в землянку. Алексей приказал им разойтись по своим местам.

Перебежчики стояли посредине землянки, вытянувшись в струнку, плотно прижав к худым ляжкам выпрямленные, заметно дрожащие ладони. Алексей, косо оглядывая их, шагнул к командирскому столику, сел рядом с Арзуманяном и Гомоновым Рубен Арзуманян и молоденький курносый связист с недоверчивым любопытством разглядывали немцев. Один перебежчик, совсем молодой парнишка, с тонкой длинной шеей, торчавшей, как стебель, из не в меру просторного воротника, был ранен в левую руку. Густая, черноватая кровь обильно смачивала рукав, тяжелыми каплями падала на земляной пол. Раненый немец изо всех сил старался держаться прямо, но пошатывался; длинное, желтое лицо его непрерывно подергивалось. Другой немец был пожилой, сутулый, лицо морщинистое, взгляд невеселый, выжидающий, большие рабочие руки намного высовывались из коротких рукавов коломянкового кителя.