Волк и семеро козлов
Шрифт:
– Сначала его.
– Думаешь, нужно?
– Мне бы не хотелось, но, боюсь, выхода нет. Со всех сторон окружили… Ты даже не представляешь, как все плохо… – Аврора вдруг всхлипнула, и у Ролана перехватило дыхание. – Я его ненавижу. Помнишь море, помнишь, как ты спас от волны моего сына? Так вот они снова на берегу, оба. Их снова может унести в море, в любой момент. Ты меня понимаешь?
Аврора понимала, что их могут прослушать, поэтому старалась не называть вещи своими именами, но Ролан все понял. Ее дети в опасности, и только он может их спасти. Если убьет Корчакова.
– Это он во всем виноват. Ты даже не
– Я что-нибудь придумаю, я обязательно что-нибудь придумаю… Я тебя люблю.
Ролан, как мог, утешал Аврору – теплыми словами, горячими обещаниями. Она успокоилась и выслала ему фотографию Корчакова.
Телефон был дорогой, с хорошим разрешением, но качество снимка оставляло желать лучшего. Впрочем, Ролану это не помешало получить представление о своем враге.
Корчаков обладал крупной головой: широкая лысина, черные курчавые волосы по бокам, бакенбарды – видимо, для того, чтобы компенсировать отсутствие шевелюры. Крепкий высокий лоб, прямые горизонтальные надбровья… Глаза, казалось, были скрыты под ними чуть ли не наполовину. Переносица такая же широкая, как и ноздри, щеки с резкими перепадами, образующими носогубный треугольник. Непонятно, насколько морщинистый у него лоб, какой рыхлости кожа, но Корчакова можно было узнать и без этого. И внешность у него выразительная, и жесткость характера в ней четко просматривалась. Суровая, но вместе с тем капризная жесткость. При всей своей целеустремленности Корчаков был эмоциональным, импульсивным человеком. Прагматизм ему не чужд, но за обиду он мог мстить, не считаясь с потерями. Что, собственно, сейчас и делал. Пришло время взяться за Аврору, и он нанес удар; и не важно, что тюрьма связывала ему руки… Что ж, нужно сделать так, чтобы ему связали еще и ноги. Перед тем, как уложить в гроб.
Аврора выслала пару своих фотографий, Ролан любовался ими, пока не появился надзиратель. Прежде чем передать ему телефон, он стер все снимки, а также номер телефона, по которому звонил.
– Скажи, тебе хорошо заплатили? – спросил Ролан.
– Не жалуюсь. – Контролер скосил в сторону глаза.
– Сотрудничество продолжается?
– Да. Только я не знал, как передать тебе телефон. Пока ты сам не попал сюда. Через два дня у меня снова смена…
– Предлагаешь мне здесь тебя ждать?
– У тебя пятнадцать суток…
– Скажи, а если есть деньги, можно облегчить режим?
– Ну, если много денег… Только это не от меня зависит, – глядя в щель между стеной и дверью, прошептал надзиратель.
– От Храпова?
– Ну, вроде того.
– Может, у вас вип-камеры есть?
– Есть… В санчасти.
Ролан едва сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Ну, конечно, как он сам не догадался? У лагерных смотрящих самое любимое место – лазарет. Там для них и палата отдельная, и уход, и диета. И приятное лекарство строгой отчетности можно раздобыть. Не везде так, но как правило… В том лагере, где Ролан мотал срок в первый раз, смотрящий даже медсестру потряхивал…
– Если очень дорого, я не потяну. А в санчасть мне надо. У меня отравление, днище выбивает…
– Да, мне говорили, что с тебя льет.
– Я так понял, тебе не только телефон передали, – усмехнулся Ролан. – Ну, чисто для меня.
– Э-э, да, – жалобно вздохнул контролер. – Но все не отдам. Санчасть чего-то стоит…
Ролан не догадался
Глава двенадцатая
Ролан чувствовал себя неважно, голова кружилась, перед глазами все плыло, к горлу то и дело подступала тошнота, под копчиком – предательская слабость. Но все-таки он был не настолько плох, чтобы реальность погрузилась в сумерки. Тогда почему в глазах галлюцинация? Почему в кабинете врача его принимает Изольда Германовна? Ведь это же тюремный лазарет, к следственному изолятору он не относится.
Изольда тоже с удивлением смотрела на него и с язвительно-добродушной иронией щурила глаза. Так встречают старого знакомого, вспомнить о котором и забавно, и приятно.
– Тихонов, ты тоже к нам перевелся? – спросила она.
Тоже?.. Ролан вспомнил, что Изольда не вышла на свою последнюю для него смену. В общем-то, ему было все равно, вопросом, почему она пропала, он не задавался. Зато сейчас все встало на свои места. Оказывается, она перевелась на новое место службы. И, видимо, оно того стоило.
В санчасти следственного изолятора был сделан ремонт, но скромный по сравнению с тем, что Ролан видел здесь. Стены были отделаны такими же панелями, как приемная Храпова, на полу – отменного качества кафель, в кабинете врача – подвесной потолок, палаты закрытые, двери в них железные, решетчатых перегородок в коридорах по минимуму. И главное, здесь не было зловредного Карнауха.
– Да. За заслуги перед отечеством.
Ролан уже получил урок и теперь знал, как обращаться с Изольдой, чтобы не накликать беду на свою голову. Поэтому он заигрывающе сощурился, глядя на нее.
– И где же ты успел отличиться?
– В секретной лаборатории. Изучал воздействие паров хлора на человеческий организм. На себе изучал.
– И что?
– Ну, мужская функция не пострадала, но в остальном полный мрак. И тошнит, и бурлит… Короче, интоксикация кладет на лопатки.
– Ну да, выглядишь ты неважно.
Она подняла его веко, осмотрела глазное яблоко, попросила показать язык. Возможно, на этом осмотр и закончится. Не станет она брать анализ крови, мочи и прочих жидких масс.
– Да вы не переживайте, организм сильный, на одной ноге вынесет…
– Почему на одной ноге? – с игривым подозрением повела бровью женщина.
– Я же говорю, мужская функция не пострадала. На том и стоим…
– Это ты о чем? – сдерживая шальную смешинку, спросила она.
– О том, что сидеть больно.
– Ты к нам из карцера поступил, я правильно поняла?
– Из секретной лаборатории.
– Воздействие паров хлора, говоришь? – нахмурила она брови, адресуя свой символический гнев садистам в погонах.
– Да я не жалуюсь. Организм жалуется, а я нет.
– Ну, с организмом мы разберемся.
– А с остальным я сам, ладно? А то вдруг вы еще решите за меня заступиться. Как будто я не мужик.
– Мужик! Перегудов три дня ходить не мог, – с искренним весельем в голосе сказала она, вспомнив Арнольда. Но тут же спохватилась, снова нахмурилась. Все-таки она должностное лицо, представитель власти, а Ролан – обычный зэк.