Волк за волка
Шрифт:
Тело Адель вытянулось вдоль турецкого ковра, пальцы потянулись за П-38. Яэль бросилась к ее руке, вонзая ногти Мины глубоко в запястье Адель, пока не почувствовала, как ускоряется кровь, льющаяся из раны. Она схватила пистолет, направляя его прямо в лоб Победоносной Вольф быстрым натренированным движением.
Все стихло. Умолкло, за исключением их шипящего дыхания и льющейся шелком лжи фюрера из телевизора: «Наши гонщики чисты. Наши гонщики сильны. Они – следующее поколение, которое принесет свет на еще темные континенты мира».
Адель не умоляла. Ее глаза были ледяными щелками. Она смотрела
Не «Что вы хотите?» или «Что вы здесь делаете?»
– Кто Ты? Кто? Кто? Кто?
Почему, из всех вопросов, именно этот?
Яэль не ответила. Она плотно сжала пистолет и быстрым, резким движением опустила его на череп Победоносной Вольф.
Глава 5
Сейчас. 9 марта 1956 года. Германия, третий рейх
Ночное небо Германии не было темным. Не таким, как в горах, где можно смотреть вверх сквозь пелену жалящего снега и ощущать падение. Падение в бесконечную пустоту черноты и звёзд.
У этой ночи не было черноты, когда Яэль стояла у окна Адель Вольф – просто смесь оранжевого и серого, и почти гололедица. Огни бури. Отражение Адель висело в стекле перед ней. Смотрело на Яэль с той же жестокостью, что и настоящая Победосносная Вольф.
Кто ты?
Однажды, только один раз, Хенрика долго думала, прежде чем спросить Яэль, как она выглядела на самом деле. До игл доктора Гайера. До пожара, осветления и пластичности кожи. До многих десятков лиц других девушек. («Держу пари, у тебя были самые красивые темные волосы, – сказала она. – Ты похожа на девушку, у которой могли быть кудри. Длинные, великолепные кудри.) Яэль открыла рот, чтобы ответить и, начав говорить, поняла, что не помнит.
Она не помнит.
Она не помнит.
Какой человек забывает свое собственное лицо?
(Все в порядке, – сказала ей тогда Хенрика – Важно то, что внутри.)
Но что у нее внутри? Агрессивный коктейль химических веществ. Что-то, чему она полностью не доверяла. (Разве что-то хорошее могло выйти из тех игл?) Цепные реакции в теле Яэль, которые она пыталась исследовать, постичь, понять. Но ничто в томах по биологии и органической химии Хенрики не могло объяснить пластичности ее кожи.
Что бы ни таилось в Яэль, оно было новым. Революционным.
Небо ярко горело, облака прорезали молнии. Вспышка стерла лицо Адель. Стерла ее. Все, что могла видеть Яэль, – шторм, бушевавший чернотой над квартирами Германии, и силуэт Зала Народа, величественного здания, возведенного Гитлером после Великой Победы Оси. (Его купол, высотой в 290 метров, был единственным, что видел блуждающий взгляд, если смотреть на горизонт Германии). Она гадала, сохранится ли такая погода и завтра. Будет ли старт Гонки Оси полон промокших репортеров, великолепия и пышности.
Капли мокрого снега ударили по стеклу, как бы отвечая на ее вопрос.
Яэль плотно закрыла окно шторой и повернулась к кровати. Она отлично провела уборку. Каспер поспешил забрать Победоносную Вольф в бессознательном состоянии, засунул ее в прачечный мешок и отнес в грузовик, вернулся в подвал пивной Хенрики, где Адель будут держать до окончания Гонки Оси.
От пятен избавиться было труднее, чем от девушки. Только когда реальную Адель увезли прочь и Яэль осталась одна в ее квартире, она поняла, сколько крови пролили ее ногти. Достаточно, чтобы заметить с порога. Даже при помощи полотенец, порошков и половой щетки у нее ушло больше часа, чтобы скрыть пятна.
Но теперь все было готово. Она надела кожу Адель, говорила голосом Адель, спала в постели Адель.
Яэль села на матрас, закатала левый рукав и размотала марлю, где волчья стая бежала по ее коже. Волк Влада по-прежнему был кровоточащим и распухшим. Слишком болезненным на ощупь.
Она мягко обвела других пальцем, позволяя слогам их имен задержаться на кончике своего языка: «Бабушка, мама, Мириам…»
Те, которых поглотил пепел.
«Аарон-Клаус, Влад», – Яэль сглотнула. Пять волков. Четыре воспоминания и одно напоминание.
Ее потеря была гораздо больше, чем…, но «четыре + один» было числом, которое она могла запомнить. Числом, с которым она могла справиться, не позволяя его огромности разорвать ее на куски, подобно зазубренным клешням краба, убирающего мусор смерти со дна океана. Иногда (как правило) на подпитку скорби не оставалось ничего. Яэль была скелетом чистого листа. Вешалкой для одежды из красивой кожи.
Кто ты? (Внутри?)
Именно за ответ на этот вопрос Яэль была вынуждена бороться. Ее отражение было вовсе не таким. Это было расколотое зеркало. Что-то, что ей приходилось собирать по кусочкам, снова и снова. Воспоминание за воспоминанием. Потерю за потерей. Волка за волком.
Было легко притворяться, даже слишком. Заполнять пустоту внутри жизнями других. Бернис Фогт. Мина Ягер. Адель Вольф. Девушки, которым никогда не приходилось сталкиваться с дымом или смотреть, как шприц скользит им под кожу. Девушки, которым никогда не приходилось смотреть в глаза ангелу Смерти. Снова и снова, и снова.
Было так просто потеряться.
Именно поэтому каждую ночь, прежде чем уснуть, она закатывала рукав, очерчивала волков и называла их имена. Потому что где-то там – в тех фрагментах ушедших душ и воспоминаний – была Яэль.
Не химические вещества, но сама суть. Настоящая Яэль.
Она уже потеряла свое лицо. Она не может допустить, чтобы и остальные части ее самой (не важно, насколько темные или сломанные) ускользнули. Поэтому она очерчивала и называла. Она тосковала, и она злилась.
Она помнила.
Тогда. Первый волк: бабушка. Осень 1944 года
Бабушка была самым старым другом Яэль. Старше, чем большинство женщин, которые спали в Бараке № 7. Ее волосы были седыми, и глубокие линии залегли в уголках ее глаз. («Гусиные лапки» – так она называла их на своем тяжелом, рубящем языке.)