Волк за волка
Шрифт:
Холодок так глубоко поселился под кожей Яэль, что его не мог победить даже ревущий огонь очага. Перед глазами повисли полупрозрачные волосы Адель, столь же безжизненные, каким ощущал себя весь организм, после трудного прокладывания 347 километров в шторме середины марта, сражения за секунды, которых ей стоили трюки Луки и Кацуо.
Гонка была жесткой. Она всегда была такой в первые несколько дней – сжигание топлива на гладких автобанах Европы, через причудливые деревни с выстроившимися рядами Гитлерюгенд с сияющими глазами, мимо проносящихся пастбищ с коровами, довольно жующих свою жвачку.
Кацуо
– Ты еще не дала имя своему байку?
Вялые мышцы Яэль затвердели. Ее глаза оторвались от скольжения по небу, чтобы увидеть Феликса, стоящего у очага. Свет искр блестел на его бледных волосах. В руках он держал тарелку супа.
Дать имя своему байку? О чем он говорил?
Мысленно Яэль быстро листала страницы дела с фактами. Но этого лакомого куска информации не было в романе Адель. Или Феликсе, «новой информации». Это было живое, дышащее воспоминание, которое знали только близнецы.
Дыра в «паутинке-обманке».
– Помнишь, тот твой BMW R35, который всегда шел юзом? Шок? – Уголки губ Феликса дернулись в приступе ностальгии. – Хотя моим любимым был Безжалостный. У него была лучшая скорость вращения, самый плавный переключатель передач. И не тихий, как этот.
Шок? Безжалостный? Что, черт возьми, она должна была сказать?
Но казалось, что Феликсу и не был нужен ее ответ. Он все еще говорил: «Эти «Цюндаппы» надежные. Большая мощность двигателя. Я думал назвать свой как-то вроде Тора. Или Локи?»
– Как хочешь. – Слова Яэль повисли на паучьей нити, напряженные, сердитые. Неотличимые от тона, использованного Адель накануне ночью в ее квартире.
Брат Адель вздохнул: «Слушай, я знаю, что ты не хочешь, чтобы я был здесь. Но если ты собираешься быть достаточно упрямой, чтобы пройти через это, меньшее, что я могу сделать, это убедиться, что ты не голодаешь».
При этих словах Феликс протянул свою миску, предлагая ей суп. Пар потянулся ей в лицо, покалывая ноздри богатым ароматом супа из бычьих хвостов. Гвоздика, лавровый лист и перец. Тимьян, петрушка и можжевельник. Нежные куски мяса. Рот Яэль наполнился слюной от голода, но она не сдвинулась с места, чтобы взять еду: «Знаешь, это ошибка новичка – принимать пищу от других гонщиков».
– Я не какой-то другой гонщик. Я твой брат.
Брат. Термин, который предположительно обладал определенным весом. Некий кодекс чести, которым Яэль не могла управлять. Не тогда, когда ее собственная семья уже давно стала пеплом, развеянном на ветру.
– А теперь, прекрати глупить. – Феликс запихнул
Она хотела поесть. Время на дороге было слишком коротким для заправки на пит-стопах, где гонщики обычно запихивали в рот дурацкие протеиновые батончики, и прошло много часов, с тех пор как она угостилась омлетом в квартире Адель тем утром. Глубокий, глубокий голод приблизился к Яэль как тень. Напоминая ей, что она не была полной.
Но кое-чего не было. Его тон был слишком уютным, слишком легким, по сравнению с мольбами, которые он произносил вчера вечером. Сегодня днем. Яэль поняла, что он так легко не сдался. (Но и она не сдастся.)
Она смотрела, как брат-близнец Адель кружит по глазеющему обеденному залу. Он двигался с взрывной элегантностью мимо восемнадцати остальных гонщиков, столпившихся вокруг своих блюд. Они объединились в группы вокруг дубовых столов. Как будто семидесятый меридиан сорвали с карты Хенрики и приклеили в этот зал. Немецкие лица на одной стороне. Японские на другой. Беспокойные, непростые соседи. Совсем как империи, за которые они сражались в гонке.
У большинства было напряжение на лицах. Единственное мягкое выражение лица в комнате принадлежало Рёко. Девушка сидела локоть-в-локоть с Нагао Ямато, который читал книгу поэзии. Рёко пыталась заговорить с ним несколько раз, но юноша продолжал пожимать плечами, ни разу не оторвав взгляда от страниц. В пальцах Рёко вертела свою салфетку, ее взгляд блуждал и встретился с Яэль. Выражение лица девушки – одиночество в глазах, намек на улыбку – было настолько честным, что Яэль (хотя знала, что Адель обычно хранила улыбки для камер) улыбнулась ей в ответ.
– Тебя все еще нелегко испугать, как я погляжу.
Яэль повернулась к очагу и обнаружила Луку Лёве в паре шагов от себя. Он по-прежнему носил свою фирменную куртку. Она была такой поношенной, не как у других, и она намокла. Она гадала, почему он просто не снимет ее.
– Так ты называешь ваш сегодняшний маленький трюк? Испуг?
Яэль не отрывала взгляда от юноши. Согласно одному из многочисленных кратких очерков «Рейха» лицо Победоносного было достаточно красивым, чтобы поймать в ловушку сердца десяти тысяч немецких девушек с первого взгляда. Даже Яэль пришлось признать, что юноша был привлекательным. Линии его лица были сильными, но не резкими, подчеркивая глаза цвета морского шторма. Соломенные пряди, более темные, чем остальная часть его золотых волос, обрамляли его челюсти, как сумерки.
(Десять тысяч девушек, правда? Это, казалось, немного чересчур.)
– Просто немного веселья для придания остроты. Первый день всегда такой скучный. – Лука вздохнул. – Такой… спокойный. А ты всегда хотела немного буйства.
Комментарий был приманкой, призванный рассердить ее (Адель). Яэль отлично это видела в скривившихся губах и горделиво-расправленных плечах юноши.
Ей не пришлось искать гнев. Все, что Яэль требовалось – посмотреть на Железный крест, висящий на горле Луки. На свастику вокруг его руки. На синие радужки и светлые волосы, которые сохранили ему жизнь, когда столь многих других убили. Не важно, что она тоже носили эти тяжелые, тяжелые вещи. Этот юноша означал их всех.