Волки окружают Владимир
Шрифт:
Мастер взял табличку с надписью «Обед», пошёл к входной двери, повесил её снаружи и закрыл дверь на ключ. Потом, спросив, не заметила ли она за собой хвоста, и, получив отрицательный ответ, поднял керосиновую лампу и раскрыл занавеску, висящую сзади его рабочего места. За ней находился ход, ведущий, очевидно, вниз. Ещё раз оглянувшись, он кивнул Уле и устремился в него. Ульяна двинулась за ним.
Ход уводил вниз по весьма крутой деревянной лестнице, и мастер всё время поддерживал девушку за руку, свободной рукою освещая темноту керосиновой лампой. Наконец они спустились вниз, где было намного теплее. Впереди,
– Ох, глупышка, ты глупышка, – взволнованно и нежно, совсем без укора, выпалила Марина. Потом освобождая её от объятий, сказала: – Заходи, моя радость. Аркадий Павлович сейчас тебе всё объяснит.
В комнатушке, куда за Мариной зашли Ульяна и часовщик, Аркадий Павлович, на столе горел огарок свечи, освещавший скудную обстановку закутка. К стене был приставлен продавленный диван с протёртой плюшевой подушкой, у стола стоял ветхий стул.
– Аркадий Павлович, когда тебя арестовали, пристроил меня сюда, так как на прежнем месте оставаться было нельзя. Присаживайтесь.
Часовщик и Ульяна сели на диван, а Марина опустилась на стул.
– Я ещё два дня назад через одного человека, имеющего дело с хозяйкой прежней квартиры, познакомилась с этим милейшим человеком, – задумчиво произнесла Марина. – Только тебе ничего не сказала… Господи, но ты наверно, голодная? Я уже приготовила тебе кое-чего перекусить, ибо надеялась, что всё обойдётся.
С этими словами она поднялась, подошла к столу и с дальнего края, на котором из-за темноты ничего нельзя было разглядеть, достала термос и тарелку, накрытую другой тарелкой.
– Сначала поешь, а потом расскажешь, чего там от тебя допытывались.
На тарелке оказалась пшённая каша и кусок чёрного хлеба, с которыми голодная Ульяна расправилась в три минуты. В термосе же было горячее молоко. Выпив кружку, Ульяна сказала, что наелась.
– Ничего ты не наелась, – надулась Марина. – За меня не переживай, я вполне сытая. Это всё тебе.
– Нет, правда, Марина, – я наелась.
– Вредина. Я для неё старалась. А она!
– Маринка, какая всё-таки ты прелесть.
– Не подлизывайся. Тебя ещё за вчерашнюю выходку следует выпороть, – сказала Марина, закрывая колпачок термоса. – Потом допьёшь. И не смотри так на меня. Сейчас будешь отчитываться.
– Да, ладно, Марина, не осуждай её, – откликнулся Аркадий Павлович, который сидел, закинув ногу на ногу, в углу дивана. – Мне, кажется, следует переходить к вопросу о вашем будущем пребывании в городе. Сперва надо выслушать Ульяну, к чему её склоняли в застенке.
Не торопясь, обстоятельно Ульяна всё им рассказала. И о ночном грубом допросе, и об утреннем посещении льстивого эсэбэшника.
– У этих так заведено, – сверкнув глазами, сказал Аркадий Павлович. – Мягко стелют. Ищут зазоринку, чтобы уцепиться.
– А вы, если не секрет, – набралась храбрости Ульяна. – Какую организацию представляете? «Вперёд, Че Гевара!»?
– Нет, не её, – серьёзно ответил он. –
– А мы хотим «Вперёд, Че Гевара!»
– Да на здоровье! Вы ведь ещё молоды. Вас же больше привлекает деятельность, чем теория. Ребята там хорошие, только часто неразумно поступают. В принципе, это болезнь роста.
– А вы с ними свои действия как-то координируете?– уже вступила в разговор Марина.
– Да, о чём-то нам с ними однажды удалось договориться, – грустно усмехнулся Аркадий Павлович. – Но, увы, далеко не во всём. Ведь они считают себя самыми прогрессивными. А нас уже динозаврами. Особенно острые у нас с ними разногласия произошли, разумеется, насчёт личности Сталина. Не принимают его жёсткую линию. Говорят, нынешняя власть много чего унаследовала от Отца народов. Одни бараки, говорят, чего стоят. И не понимают, что не Сталин создал тот страшный ГУЛАГ, а приспособленцы, извращённо понимающие классовую борьбу. Конечно, сама по себе лагерная система в условиях Гражданской войны (а Гражданская война продолжалась вплоть до сорокового года) мера была вынужденно необходимая. Но только лагерные начальники (особенно пять самых главных), которые возомнили там себя царьками и поэтому могли издеваться над людьми, сколько им душа желает, несут самую большую вину. Тоже самое с расстрелами, кстати, в сто раз завышенными. С коллективизацией тоже много вопросов. Но не будь её, не смог бы народ в кратчайший срок построить индустрию, а без неё уже невозможно было выстоять в Великой войне. А это в свою очередь несло физическое уничтожение народа.
– Значит, за счёт малого зла, – подытожила Марина. – Была решена проблема большего зла.
Аркадий Павлович с досадой отрицательно покачал головой.
– Вот и ваши чегеваристы так же говорят, не понимая, что перед страной стояла титаническая задача: выстоять во чтобы то ни стало! Иначе гибель, смерть, аннигиляция. Поэтому часто людей, которые не принимали интересы своего народа, приходилось репрессировать, тем более среди них на самом деле было много врагов. И опять же процессы велись многими неполноценными с точки зрения морали людьми
– Ой, да чего спорить-то, – вновь вмешалась шустрая Маринка. – Всё равно же той страны уже нет. Ныне всем заправляет бездушная чиновничья власть, которым присылает директивы ещё более бездушный Центр, ибо никого из обитателей этого мистического топонима никто никогда и не видел. Может, Центром управляют инопланетяне-рептилоиды? В моём понимании это какой-то спрут, который своими щупальцами отравляет региональную власть, и она, отравленная ядом равнодушия, живёт в своей башни из слоновьей кости, не думая о проблемах, работающего на её благо большинства.
– Для этого мы и работаем, чтобы сместить эту бесчеловечную власть, – воодушевлённо сказал Аркадий Павлович. – Только к великому сожалению оппозиция разнородна и не способна выработать общей стратегии. Вот вы, милые девушки, хотите стать чегеваристками. Поэтому анархических проявлений вам не избежать.
– Я слышала, – что кроме нашего социалистического фланга, существуют ещё и язычники-ведисты, – пытаясь уклониться от больной для Аркадия Павловича, как ей казалось, темы, спросила Ульяна. – Кстати, у нас в деревне это язычество очень сильно проявляется, несмотря на то, что все носят кресты.