«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков
Шрифт:
— Я лучше с честью погибну, чем сдамся в плен большевикам! — не слушает меня Фриц.
И тут вдруг Курт вопит: «Турбулентность!» — и резко дает штурвал от себя. Самолет клюет носом, ротенфюрера подкидывает вверх и со всей силы бьет головой об потолок кабины; затем Курт так же резко берет штурвал на себя, Швейффер с не меньшей силой шмякается об пол и теряет сознание.
Наш «Хейнкель» сразу же начинает экстренное снижение, заметив этот маневр, зенитчики прекращают огонь.
В пассажирском отсеке царит паника — ведь большинство бандитов не сидели на своих местах, а бегали по салону с оружием в руках. Наши, пристегнутые
Выхожу из кабины и пытаюсь убедить бандитов, что подбитый самолет идет на вынужденную посадку, но из-за турбулентности воздуха скачки повторятся в еще более худшем варианте. Во избежание травм всем лучше пристегнуться и оставаться на своих местах. Кроме того, беготня по салону сильно мешает управлять самолетом, а это грозит неминуемой авиакатастрофой! Сочиняю на ходу и нагло вру, но ведь никто из чеченцев не разбирается в авиации: все мои слова принимаются за чистую монету, и вот неудавшиеся террористы уже видят в нас с Куртом чуть ли не единственную надежду на спасение.
Пользуясь паникой, наши быстренько берут инициативу в свои руки и обезоруживают бандитов. Те уже думают не о сопротивлении, а о том, как бы благополучно приземлиться. Всем охота выжить в этой передряге; мы сейчас в одной лодке, и они понимают, что лучше эту лодку не раскачивать.
Я возвращаюсь в кабину, склоняюсь над начинающим приходить в сознание ротенфюрером и на всякий случай крепко связываю его. Мало ли каких пакостей от него можно еще ожидать. Он сидит, прислонившись спиной к стенке кабины, и ошалело вертит башкой; потом до него наконец доходит, что произошло, и от досады нацист начинает громко ругаться.
— Если ты не успокоишься, я выкину тебя на полном ходу! — грозится Нестеренко; он не понимает слов, но улавливает тон. Он хватает Фрица за шиворот и тащит его к люку.
— Серый, не надо так, — неожиданно вступается за Фрица наш фельдфебель. — В конце концов, он просто солдат и до конца выполнял свой долг.
Теперь надо как-то сажать поврежденную машину. У моего друга начинается тихая паника, но она скоро гаснет от сознания того, что самолет продолжает лететь без снижения и четко слушается штурвала. Теоретически он знал, как управляется самолет при посадке, но это требует хороших летных навыков. Но где взять эти пресловутые навыки?! Приходится постигать все на ходу, учиться на собственных ошибках, каждая из которых может стать роковой. Тем временем на востоке занимается рассвет, и Курт вслух радуется, что солнце будет светить с хвоста, и ему будет хорошо видно землю при посадке. Но есть еще одна проблема: теперь надо наблюдать за землей, не выпуская одновременно из поля зрения указатель скорости (обычно это делает второй пилот).
Курт жестом подзывает меня и просит сесть на место второго пилота, чтобы следить за спидометром и высотомером.
— Хорошо, камерад, — киваю я. — Главное, приземлись без происшествий.
Втискиваюсь на место убитого второго пилота, натягиваю на голову шлемофон, осведомляюсь, «который из этих приборов что», Курт тычет пальцем; стараюсь
«Хейнкель» закладывает широкий круг: ищем, куда садиться. Вот вроде под нами проплывает большой участок сравнительно ровной земли рядом с какой-то деревушкой. По дымам из труб определяемся с направлением ветра. Разворот в сторону импровизированного аэродрома продолжается очень долго; первый раз Курт промахивается мимо полосы и идет на второй круг, но тут уж ничего не попишешь.
Дав штурвал от себя, Хансен ввел «Хейнкель» в предпосадочную линию снижения.
— Скорость четыреста, высота двести! — кричу я, стараясь перекрыть голосом гул моторов.
— Не вопи так, ты же в наушниках, нажми кнопку на правом роге штурвала и говори. Чтобы слушать меня, отпусти эту кнопку, — отзывается Хансен.
Потянув штурвал на себя, он выравнивает самолет и выпускает закрылки. Самолет как бы слегка подбрасывает, и он начинает клевать носом вниз. Инстинктивно хватаюсь за штурвал, как утопающий за соломинку.
— Отпусти штурвал, ты мешаешь мне! — голос Курта в наушниках оглушает, но одновременно отрезвляет меня, и я расслабляю руки. Штурвал на моей стороне движется словно сам по себе, ведь управление спарено.
— Какая скорость?
— Двести семьдесят!
Нам отчетливо видно, как внизу к месту посадки самолета устремляются машины, из кузовов горохом высыпают красноармейцы с оружием в руках. Значит, ПВО сообщили о сбитом «Хейнкеле» и для нашей встречи выслали истребительный отряд. С окраины станицы тоже бегут люди, в руках у них вилы и косы — по всему чувствуется, что нас ждет очень горячий прием!
Чувствую удар снизу.
— Что это, по нам опять стреляют?! Зачем?!! — Нервы Лайсат явно на пределе.
— Успокойся, товарищ, это у нас из-под брюха вышли шасси. Теперь главное не промахнуться с началом полосы, — говорит Курт, постепенно убавляя скорость до 200 км/час. Земля стремительно приближается, вот под выпущенными шасси пронеслись окраинные домики села; пилот резко сбросил газ до нуля и плавно потянул штурвал на себя. От удара о промороженную в камень землю «Хейнкель» тряхнуло так, что у нас чуть не повыбивало все зубы. Самолет вновь подпрыгнул в воздух (скозлил, как выражаются пилоты), пронесся метров пятьдесят над самой поверхностью, повторно ударился о землю, пассажиры кувырком покатились по салону.
Слава богу, мы уже на земле, но это еще не все: самолет продолжает нестись с бешеной скоростью, и Хансен вдруг с ужасом ощутил, что машину уводит влево. Но слева какой-то овраг, не хватало еще перевернуться при посадке! И здесь удача отвернулась от него! Какую педаль давить при левом уводе? В панике вместо нужной правой он надавил на левую, самолет еще больше потянуло влево. Поняв свою ошибку, бортрадист спешно начал давить на правую педаль, и самолет послушно вышел из левого уклона.
Теперь надо остановить самолет! Курт помнил, что резко тормозить ни в коем случае нельзя, надо как-то выключить моторы, где же выключатель зажигания?! Конец ровного поля приближается неумолимо, впереди чернеет пашня. Скорость на спидометре 100… 90… 80 км/час, надо попробовать тормозить. Плавно нажимая на педали, он все-таки умудряется погасить скорость, затем «Хейнкель» вязнет в грязи на краю посадочной полосы. В изнеможении от нервного и психического перенапряжения откидываемся на спинки кресел, по лицам струится потоками пот.