Волков. Гимназия №6
Шрифт:
— Дело молодое, понимаю! — Старик, на мое счастье, не стал допытываться — вместо этого чуть оттянул кожаную полоску оружейного ремня. — А мне вон, гляди, чего выдали. Вещь!
Я уже успел заметить торчавший из-за плеча ствол винтовки. Обычной мосинской «трехлинейки» — ну, или чего-то очень на нее похожего. Положенного по комплекту штыка не имелось, зато появилась обновка быстрее некуда: георгиевский капеллан пообещал раздобыть оружие вчера вечером — и сдержал слово.
— Ну все, дядька Степан, можно спать спокойно, — улыбнулся я. — Теперь никакая Жаба не пролезет. Только
— Да если бы всем… По одной винтовке на пост, получается. И только здесь, вокруг кладбища — где места самые опасные. — Дядька Степан протяжно вздохнул — и тут же снова заулыбался, скидывая винтовку с плеча прикладом вниз. — Зато смотри, Владимир, какая — новенькая, еще в масле! Не иначе как из запасов Ордена — у нас в полицейском управлении такой красоты отродясь не водилось.
Я с трудом поборол соблазн прикоснуться к оружию. Почувствовать вес, пробежаться пальцами по деревянному ложу винтовки, пощелкать затвором — а и то и прицелиться в ближайший фонарь. Понять, чем местная игрушка отличается от тех, что были в ходу в моем мире в начале прошлого столетия… Но дядька Степан такое бы точно не оценил.
— Ладно, чего я тут заладил, — вдруг спохватился он. — Ты, же, небось, еще не ужинал?
От одного упоминания о трапезе у меня тут же заурчало в животе. В самом деле, ел я сегодня всего один раз, давно… и явно маловато — драка в столовой началась раньше, чем дело дошло до второго блюда. Молодой организм явно потратил за день куда больше, чем приобрел — и теперь настойчиво намекал, что самое время исправить оплошность.
— Слушай — а давай до нас, Владимир? — Дядька Степан хлопнул меня по плечу. — Сейчас смена подойти должна, а дома Ирина Федоровна, супруга моя, как раз щец наварила. Лешку с корпуса отпустить должны… С семьей познакомлю — ты ж мой спаситель, получается. Заодно и отужинаешь.
Я честно попытался отказаться — но без особого старания. Слишком уж мрачной показалось тут же всплывшая в голове картина собственного жилища — единственной тесной комнаты без малейших признаков съестного.
Да и дядька Степан определенно не собирался принимать отказ — и буквально через четверть часа уже бодро вел меня через дворы к себе в гости. Мы действительно оказались почти соседями — семейство городового обитало совсем рядом, за углом — в паре дворов от доходного дома с моей комнатушкой в мансарде.
— Иринушка, душа моя, я пришел! — громогласно сообщил дядька Степан, отпирая дверь. — И не один, а с товарищем.
— Проходите, — отозвался откуда-то женский голос. — Как раз на стол накрываю — ужинать будем!
Видимо, гости в этой квартире появлялись нередко — хозяйка ничуть не удивилась и даже не выглянула нам навстречу — видимо, была слишком занята. Зато без лишних любезностей у меня оказалось достаточно времени осмотреться, пока неторопливый дядька Степан разувался, выбирался из кителя и вешал на гвоздь в прихожей портупею с кобурой.
Жили здесь явно просто — без излишеств и уж тем более без малейших признаков роскоши. Простая отделка, хлипкие деревянные двери, явно недорогая мебель — примерно как в моей мансарде. Впрочем, по сравнению с ней квартира дядьки
Ирина Федоровна выглядела под стать мужу, хоть и была моложе лет на десять, если не больше — тоже невысокая и крепко сложенная, с убранными в пучок седеющими волосами. Даже в возрасте ее круглое лицо смогло сохранить если не красоту, то какую-то особенную неброскую привлекательность — морщинки его ничуть не портили.
Скорее наоборот — добавляли чего-то уютного, материнского. А может, дело было в одежде… или в дымящейся кастрюле, которую хозяйка как раз ставила на стол.
— Это Владимир Волков, — представил меня дядька Степан. — Гимназист… и спаситель наш, получается. А это моя семья: супруга, Алексей, младшенький наш — и Марья.
— Племянница моя, из Тобольской губернии, — пояснила Ирина Федоровна. — Садись, Владимир — кушать будем.
Я с готовностью опустился на стул — почетное место во главе стола, да еще и рядом с самим дядькой Степаном. И тут же принялся воздавать должное хозяйкиной стряпне. Щи оказались постные, без намека на мясной бульон, зато вкусные и такие густые, что ложка порой застревала. Да и наварили их столько, что на всех хватило с добавкой.
Семейство ужинало молча: тишину нарушали только звон посуды, поскрипывание видавшей виды мебели и мерное тиканье часов в комнате зе стеной. Я следовал всеобщему примеру — не забывая, впрочем, потихоньку изучать своих соседей по столу.
Черноволосый и голубоглазый Алешка то и дело поглядывал на меня со странной смесью любопытства и пренебрежения. На вид ему было лет двенадцать, не больше, и он вряд ли достал бы мне макушкой до середины груди — но, похоже, уже давно успел напитаться горделивым духом кадетского корпуса. И смотрел на всех «гражданских» сверху вниз, а гимназистов и вовсе наверняка считал совершенно не приспособленными к жизни белоручками.
А вот Марья…
От ее взгляда почему-то становилось… становилось жарко, будто кому-то вздумалось затопить печь, предварительно закрыв на кухне все двери и окна. Племянница из Тобольской губернии сидела напротив и буквально пожирала меня глазами. Настолько беззастенчиво, что еще немного — и это, пожалуй, показалось бы неприличным.
Я пытался смотреть в тарелку, на блюдо с нарезанным хлебом, на стену, даже на дядьку Степана — но раз за разом снова натыкался взглядом на темно-зеленые искорки. Хитрые, озорные, наглые — и все же ничуть не отталкивающие, а скорее наоборот.
Я едва ли мог назвать Марью писаной красавицей — зато она была в том возрасте, когда женщине сложно выглядеть непривлекательной: ровесница — а может, на год или на два старше меня. Светлая кожа, едва тронутая загаром, чуть вздернутый аккуратненький носик, россыпь веснушек и копна густых русых волос. Самое обычное приятное лицо. И фигура под стать: невысокая, округлая — в тетку и, видимо, в мать — но напрочь лишенная тяжеловесности. Свободная одежда скрывала… подробности, однако я почему-то сразу представил их во всей красе.