Волков. Маскарад
Шрифт:
– Без вреда для организма – несколько часов, – вздохнул я. – Может быть, сутки или чуть больше. Так или иначе, не вижу никаких причин здесь задерживаться или…
Договорить я не успел. Камень под ногами затрясся, а уши заложило, будто давление воздуха вдруг резко изменилось вдвое. Цесаревич дернулся, и на мгновение мне даже показалось, что здание сейчас рухнет от подземных толчков, но на самом деле оно все так же стояло на месте. А странная вибрация оказалась всего лишь звуком. Долетевшим сюда с огромного расстояния, громким и настолько глубоким, что мы скорее ощущали его телом, чем различали
Зато упыри, похоже, это знали превосходно: тут же бросились врассыпную, выдавая весьма изрядную для таких медлительных тварей скорость. И так как ничего съедобного поблизости, очевидно, не было, вывод напрашивался сам собой.
– Идем, ваше высочество. – Я схватил цесаревича под локоть и потянул. – Не стоит оставаться на виду.
– Господи… вы знаете, что это было?
– Понятия не имею, – прокряхтел я, ковыляя обратно к лестнице. – Но если уж местные разбегаются – вряд ли тележка с пряниками.
Кто или что бы не выдавало трубный глас, оно явно было далеко и в данный момент нам уж точно не угрожало – так что пришло время немного заняться здоровьем. И избавиться наконец от уже надоевшего прута в боку. Не то чтобы организм успел полностью восстановить силы, да и строительный материал в виде полудюжины говяжьих котлет из «Медвежьего угла» определенно не помешал бы, но пока к моим услугам были только время и местная энергия. Чужеродная, грязная и явно небезопасная – зато в таком количестве, что хватило бы на три таких раны.
– Отвернитесь, ваше высочество. – Я облокотился плечом на стену и сомкнул пальцы на липкой от крови железке. – Вряд ли вам это понравится.
– Продолжайте, – буркнул цесаревич. – Так я хотя бы успею поймать вас, если надумаете грохнуться в обморок.
Парень оказался явно не из впечатлительных. Или просто уже успел настолько обалдеть от происходящего, что моя импровизированная операция не вызвала у него ни слабости в ногах, ни даже заметного удивления: когда я с хрустом потянул прут из бока, цесаревич даже бровью не повел.
Ну, или просто крепился как мог.
Проклятая железка неприятно скрипнула о ребра, но вышла как по маслу. Кровь брызнула из раны, однако уже не пульсирующим потоком, как раньше, а совсем немного. Организм поспешно избавлялся от лишней жидкости в ране, а заодно выплевывал и мусор. Вроде крохотных кусочков чугуна, отколовшихся при ударе.
– Я знал, что кое-кто из Владеющих умеет залечивать раны… Но и не думал, что увижу такое собственными глазами. – Цесаревич все-таки не выдержал и поморщился, будто от боли. – У вас много Талантов, Владимир Петрович.
– Пожалуй. – Я осторожно опустил окровавленную железку на пол, чтобы не шуметь. – Но здесь даже их может оказаться недостаточно.
– Да уж… Вы знаете, куда нас занесло?
– В логово упырей и жаб. Темный и страшный мир, о котором я не имею ровным счетом никакого представления. – Я пожал плечами. – А вы?
– Полагаю, проводили. Отец говорил, что отправлял в Прорывы семь экспедиций. Не только естествоиспытателей, но и Владеющих, и солдат с пулеметами… – Цесаревич поджал губы и отвел взгляд. – Вернулась только одна.
– И что они здесь нашли? – Я тут же навострил уши. – Вам рассказывали?
– Нет. Во всяком случае, уж точно не больше вашего, Владимир Петрович. Отец не любит вспоминать об этом. Командир отряда и ученые докладывали ему лично, и с тех пор не было даже разговоров. – Цесаревич мрачно усмехнулся. – А городовым и солдатам строго-настрого запретили даже приближаться к Прорывам. Капелланы просто зашивают их, и все.
– Вот как? – Я на мгновение задумался. – А гражданские?
– Наверняка убеждены, что с той стороны… то есть здесь, находится преисподняя. И вряд ли хоть кому-то захочется проверять.
Я не слишком-то удивился. После революции в России было не принято говорить ни о черте, ни о боге, поэтому советский человек ничуть не боялся их обоих. И наверняка нашлись бы и отчаянные смельчаки-добровольцы, и многомудрые рационализаторы, выступающие за незамедлительное покорение просторов иномирья. А даже если нет – такой джинн, однажды вырвавшись из бутылки, вряд ли пожелал бы возвращаться обратно.
Но здесь… то есть там, в одна тысяча девятьсот девятом, запрет наверняка сработал. И работает до сих пор – особенно пока Прорывы зорко стерегут солдаты и на скорую руку штопают бравые георгиевские капелланы. А суеверные граждане уж точно предпочтут отсидеться дома, чем задаваться вопросами в духе «А что же все-таки ТАМ?..»
Царь-батюшка сказал нельзя – значит, нельзя.
– Преисподняя?.. Надо сказать, весьма похоже, – буркнул я. – Но раз уж мы здесь – предлагаю немного осмотреться…. Вдруг получится отыскать Прорыв и вылезти обратно?
– Почему бы и нет. – Цесаревич зашагал было дальше по коридору и вдруг, развернувшись, схватил меня за рукав. – Тихо… Вы слышите?! Это…
Но дальше я его не слышал. Вообще – только наблюдал, как его высочество забавно открывает рот. Весь доступный мне диапазон занял странный и жутковатый звук, от которого снова мелко затряслись пол со стенами. Только на этот раз он больше напоминал не вибрацию или невнятный гул, а именно голос, этакий хтонический бас-профундо, который могли выдать только колоссального объема легкие и связки толщиной со стальной канат.
И этот голос явно приближался.
– Что там? – Цесаревич указал пальцем на потолок. – Оно рядом?
Слов я разобрать не мог – скорее прочитал по губам. Может, его величество не спрашивал, а утверждал. Или вообще хотел сказать, что неплохо бы нам спрятаться, забиться в какую-нибудь щель или даже провалиться сквозь древние камни под ногами…
Но любопытство в очередной раз победило, и я скользнул вдоль заросшей зеленью стены туда, где в полумраке маячил прямоугольник, когда-то бывший окном. Цесаревич тут же последовал за мной: видимо, оставаться одному в такой обстановке ему хотелось даже меньше, чем высовываться на улицу.