Вольноопределяющийся
Шрифт:
— Андрей Воронцов.
… и Андрей, в круг!.
Перед тем, как шагнуть на ристалище, я качнул кровь в организме для разогрева мышц и связок, чтобы ненароком не свело что-нибудь в самый неподходящий момент. Затем сделал несколько взмахов клинком, оценивая вес и баланс выданного мне оружия. Довольно легкий вариант, по весу до килограмма не дотягивает, баланс, как и положено, заметно смещен к боевому концу лезвия — это нормально, помогает наносить рубящие удары.
Оказавшись лицом к обозленному не на шутку сопернику, подмигнул ему и негромко шепнул, дескать не дрейфь, боец, очень уж больно не будет. Мой самоуверенный вид его ничуть не смутил, посчитал, что противник блефует. Ну как же, он казак, поди с трех-четырех
— Начали! — скомандовал подпрапорщик.
Семен тут же попытался ударить тупым концом своего клинка мне в грудь. Однако я не позволил, сам мог бы, воспользовавшись моментом, нанести условно смертельный удар ему в правый бок. Затем мы минут пять основательно помахали шашками. Ничего нового для меня Семен Наливайченко не показал. Подготовка казака неплохая, но до моей, как до Пекина раком. Кажется, окружившие нас казачки прекрасно поняли, что со мной их бойцу ничего не светит. Наигравшись как кошка с мышкой с самонадеянным юношей, я решил прекратить балаган. Удар клинком плашмя по бицепсу сжимающей рукоять руки, напрочь отсушивает её и заставляет пальцы разжаться. Семен попытался перехватить шашку левой, но я не позволил, шлепнув по предплечью. Критических ран не нанес, но руками шевелить полноценно парень сможет где-то через час.
— Закончить поединок! — Вынужден был громко выкрикнуть старший группы казаков. А куда деваться, если его боец в данный момент не способен владеть собственными руками.
— Больно сцуко! — Заохал Семен, затем громко взмолился: — Братцы, подсобите! Сцать хотца, как с ружья, кто-нить ширинку расстегните!
Под дружный хохот сослуживцев, один из казаков помог бедолаге извлечь писуна на свет — вот оно настоящее боевое братство.
— Ну мы пожалуй пойдем, господин подпрапорщик.
— Погодь, сержант Воронцов! — Теперь подпрапорщик и прочие казаки смотрели на меня с нескрываемым уважением и удивлением. Я их понимаю — незнамо кто побил, возможно, лучшего их рубаку и даже не запыхался. — Да, звиняй не представимшись, подпрапорщик Перегуда Василий Федосыч, командир конного взвода поддержки роты охраны полка, — представился казак. — Сам-то откель такой ловкий?
— Из школы младших пехотных командиров только что прибыл к месту прохождения дальнейшей службы…
— Да я не про то. — прервал меня Перегуда. — Ты лучше скажи, где так лихо шашкой владеть научился?
— Дык в нашей деревне отставной казак Нечипор Ольшанский жил примаком у Дунаевых. Махал шашкой каждый божий день по утряне для разминки и сбережения навыков. Ну я в пять годков к нему напросился, что б, значит, и меня научил. Тот и учил до двенадцати лет, а когда тятька с мамкой померли, пришлось мне к сродственнице отправляться, что под Калугой в собственном имении проживает. Но я и там не забывал казацкую науку дядьки Нечипора, почитай каждое утро занимался. — М-да, вру как дышу и даже не краснею. Может после демобилизации в артисты махнуть… ага, погорелого театра, Хе-хе!
— М-да, знатный видно был тот казак Ольшанский, — выразил единодушное мнение Василий Федосыч. — А рубке на лошадях он тебя не учил?
— Не, на лошадях не умею. Была у нас в хозяйстве кобыла Зорька, так её только в плуг, косилку да телегу. Кто б мне на ней скакать разрешил, а если бы позволили у нас и сбруи подходящей для нее по всей деревни было не сыскать. Ладно, господа хорошие казаки, я пошел, дел по горло.
— Ты это, Андрей, вечерком подходи к нашему куреню. Погуторим, кулешом знатным угостим, ну и еще кое-чем.
— Спасибо, Василий Федосыч, постараюсь, но не обещаю. Если что, без обид. Договорились?
— Нема базара, — оскалился в белозубой улыбке подпрапор.
А мы с молчаливым Краснобаевым наконец-то направились подыскивать место
[1] Scharfschutze — в переводе с немецкого меткий стрелок или снайпер.
Глава 10
Семь часов как находимся в лёжке,
Шелохнуться нельзя и шуметь.
На берёзах застыли серёжки,
Утомились так долго смотреть…
С. Мартусов
— Взво-од! В колонну по трое… Становись! — Рявкнул я, дождавшись исполнения, скомандовал: — Шаго-ом!.. Арш! Песню!.. Запе-вай!
Первыми самый популярнейший боевой шлягер всех попаданцев в прошлое затянули запевалы ефрейтор Самсонов и рядовой Боков. Хорошо так запели звонко и громко:
— Зелёною весной под старою сосной
С любимою Ванюша прощается.
Кольчугою звенит и нежно говорит:
«Не плачь, не плачь,
Маруся-красавица!»
Зажигательный припев дружно грянули всем взводом, даже я не удержался:
— Маруся молчит и слёзы льёт,
От грусти болит душа её.
Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси
Капают слёзы на копьё.
Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси
Капают сладкие, капают кап-кап,
Капают прямо на копьё…
Каюсь, качусь по наезженной писателями-фантастами колее. А что делать, если сам я в армии не служил, а те песни, которые пел мой батя после третьей застольной рюмашки в данную реальность не очень вписываются. Ну не «Три танкиста», или «Пора в путь-дорогу» петь моим орлам. А после пятой он и вовсе затягивал: «Тихо вокруг, сопки покрыты мглой…», как только это происходило, мать тут же убирала со стола куда подальше пузырь с водярой, ибо далее на тот же печальный мотив следовало сущее непотребство про страдающих в ночном лесу бессонницей барсуков, медведей, лис и прочую лесную живность. Можно, конечно, адаптировать «In the Army Now» братьев Болландов, ставшую популярной, благодаря британской рок-группе Status Quo, но мне как-то лениво этим заниматься при том, что всё, хорошее давно изобретено другими. Вот такой я приспособленец — не желаю плыть супротив течения.
Весело горланя с лихими посвистами и гиканьями, мы на зависть прочему служивому люду протопали в расположение третьей роты нашего второго пехотного полка. Приказом начальства отдельный снайперский взвод должен столоваться при полевой кухне означенного подразделения, на что поварам был выделен дополнительный объем продуктов питания.
Бойцы взвода доставали походные котелки из заплечных мешков и поочередно подходили к добродушному усатому повару ефрейтору Михееву за порцией горячей похлебки и куском ржаного хлеба, испеченного в полковой пекарне. Потом народ чинно рассаживался на лавках за грубо сколоченными столами, крытыми от дождя и палящего солнца тростниковыми навесами. Из-за голенищ извлекались ложки и начинался праздник живота. Квас или компот разливались в личные кружки выделенными в наряд по столовой бойцами роты. Наше подразделение к сторонним работам не привлекалось. Не хватало нам еще в наряды на кухню и караулы ходить, моим бойцам достаточно дежурств по взводу.