Вольные стрелки
Шрифт:
— Что делать, приходится терпеть, — тихо пробурчал в подземелье главнокомандующий мексиканской армией и затем вслух прибавил: — Говорите, полковник, я слушаю.
— Генерал, нам предлагают свободу на том условии, что вы дадите честное слово ничего не предпринимать против человека, который держит нас в плену.
— Ни против всех его приверженцев, кто бы они ни были, — дополнил Ягуар.
— Пусть будет так: и ни против всех его приверженцев в течение двадцати четырех часов с момента, когда будет снята осада его дома.
— Гм! — проговорил генерал. — Об этом следует подумать.
— Даю вам пять минут.
— Caspita! Это очень мало, вы вовсе не щедры на время.
— Более я не могу.
— А если я откажусь принять эти условия?
— Вы не откажетесь.
— Почему?
— Потому что вы питаете против меня сильнейшее раздражение и думаете, что вам когда-нибудь удастся отомстить мне.
— Правильно сказано. Но представьте, что я все-таки откажусь принять их.
— Тогда я поступлю с вами и с вашими офицерами так же, как вы поступили бы со мной и с моими друзьями.
— То есть?
— То есть все вы будете расстреляны через четверть часа.
Наступила могильная тишина. Слышалось только монотонное тиканье часов. Все эти люди находились в такой непроницаемой тьме, так близко друг от друга, и в то же время не могли подать даже один другому руки. Они дрожали от бессильной злобы, сердце у каждого из них готово было выпрыгнуть из груди, все чувствовали, что они попали в руки неумолимого врага, борьба с которым была если и не невозможна, то, во всяком случае, бесцельна.
— Всесильный Боже! — воскликнул полковник. — Лучше умереть, чем сдаться таким образом.
И он бросился вперед с обнаженною саблей. Но тут же чья-то железная рука схватила его, повергла на пол, и он почувствовал, как острие его собственной сабли коснулось его горла.
— Сдавайся — или смерть! — произнес над самым его ухом чей-то грубый голос.
— Нет, con mil demonios! — в ярости кричал полковник. — Я не сдамся разбойнику, убей меня.
— Стойте, — закричал Ягуар, — я приказываю.
Человек, повергнувший полковника и готовившийся его заколоть, отпустил его. Полковник поднялся; стыд и горе душили его.
— Ну так, — продолжал Ягуар, — любезный генерал, принимаете вы мои условия?
— Да, дьяволово отродье! — послышался из глубины разгневанный голос генерала. — Но я не прощу вам этого, я отомщу.
— Так вы даете мне честное слово старого воина, что все условия, которые я вам поставил, будут свято выполнены вами?
— Я даю честное слово, но кто поручится мне, что и вы со своими разбойниками поступите с нами так же честно?
— Моя честь, генерал, — гордо заметил Ягуар, — моя честь — она, как вы знаете, так же незапятнана, как и ваша.
— Ну хорошо! Я доверяюсь вам, как вы доверяетесь мне. Быть может, вы потребуете от нас наше оружие?
— Генерал, — с достоинством отвечал Ягуар, — храбрый воин никогда не расстается со своим оружием. Я покраснел бы, если бы мне пришлось лишить вас оружия. Ваши товарищи также могут сохранить при себе свои шпаги.
— Благодарю вас, senor caballero. Я понимаю, что это не пустая любезность, это — знак того, что вы истинно благородный человек. Но теперь я надеюсь, что вы предоставите нам возможность вылезти из этой мышеловки, в которую вы так ловко нас упрятали.
— Сейчас я исполню ваше желание, господин главнокомандующий. Что же касается вас, полковник, то вы можете удалиться, если угодно: дверь открыта.
— Ни шагу не сделаю прежде, чем не увижу, кто вы? — отвечал дон Хуан.
— К чему, разве вы меня не узнали еще? — проговорил Ягуар своим естественным голосом.
— Ягуар? — с удивлением воскликнул полковник. — О-о! Ну так мне следует остаться, теперь я ни за что не уйду, — прибавил он со странной интонацией в голосе.
— Ну так оставайтесь, — отвечал вождь техасцев.
Он хлопнул несколько раз в ладоши. Четыре пеона вошли в комнату с зажженными канделябрами. Как только комната осветилась, дон Хуан Мелендес увидел на дне подземелья генерала и его офицеров.
— Теперь мне все равно, — заметил, смеясь, Ягуар, — если вы даже и узнаете некоторые тайны моего жилища: когда вы вернетесь сюда, я уже покину его навсегда.
Слуга подошел и опустил в подземелье лестницу, по которой поднялись мексиканские офицеры. Удовлетворение от минувшей опасности мешалось на их лицах с выражением крайнего смущения.
— Senores caballeros, — продолжал вождь восставших техасцев, — вы свободны. Каждый другой воспользовался бы на моем месте вашим безвыходным положением иначе и наложил бы на вас другие, более жестокие условия. Но я понимаю только открытую, честную борьбу, лицом к лицу, оружием против равного оружия. Идите с миром, но берегитесь, так как военные действия начались — и война будет жестока и сурова.
— Одно слово, прежде чем расстаться, — сказал генерал.
— Я слушаю вас.
— В какие бы обстоятельства ни поставила нас судьба друг против друга впоследствии, я никогда не забуду сегодняшнего дня.
— Я освобождаю вас от всякого обязательства в этом отношении, тем более что я действовал сегодня так, как вы видели это, по причинам, совершенно особым и к вам не относящимся.
— Каковы бы ни были руководившие вами мотивы, честь моя заставляет меня считать себя в долгу перед вами.
— Ну, как вам угодно, прошу только помнить наши условия.
— Они будут свято выполнены.
Ягуар почтительно поклонился генералу, генерал ответил на приветствие, дал своим офицерам знак следовать за ним и удалился.