Волонтеры атомной фиесты
Шрифт:
– Да, так и представляю, — подтвердил молодой британец, — но это будет весьма дорого.
– Не дороже денег, — отреагировал Оуноко и подмигнул, — ну, будем это строить?
– Что, вот так сразу?
– Да, Невилл, а чего ждать-то? Раз-два поехали…
В этот момент на столе зазвенела трубка wiki-tiki.
– Невилл, это классно! — высказала свое мнение Хрю Малколм, и взяла трубку, — Грунт-Седьмой на связи!
… - Не поняла тебя Тридцать Второй. Какое десантирование?
… - Ты что?! А если?..
… - ОК, Тридцать Второй. Я поняла, через пять минут беру на контроль.
… -
… - Ну, если так, то мне нетрудно. Через минуту буду в поле обзора, — с этими словами, юниорка Малколм схватила со стола видео-камеру и, кратко пояснив: «типа, маленький экстрим», выскользнула под открытое небо.
Ее дальнейшие действия могли поначалу показаться странными. Она сбросила на пирсе всю одежду, кроме шортиков, на пояс которых прицепила wiki-tiki. Потом, постояв две минуты, вглядываясь в северо-западный горизонт, она неожиданно спрыгнула в воду с камерой в руке, и поплыла к середине маленького фьорда. Смысл этих эволюций стал понятен чуть позже. В небе появился вироплан, правая боковая панель которого была сдвинута — кабина открыта. Пилот, выполнив профессиональный маневр «предельное замедление на сверхмалой высоте», развернувшись против ветра, почти завис в шести метрах над поверхностью воды (истинное «вертолетное» зависание для машин класса автожиров физически невозможно). Еще секунда, и из кабины выпало загорелое очень худощавое некрупное тело, одетое в ярко-пурпурный купальник-бикини… Плюх!
Хрю Малколм отбросила видео-камеру (корпус плавучий, никуда не денется) и, резко заработав руками и ногами, поплыла к «воздушному десантнику». Если бы Маргарет Блэкчок приводнилась неудачно и потеряла сознание, то утонуть бы не успела. А так, спринтерский заплыв юниорки Малколм остался разумной перестраховкой. 70-летняя канадская новеллистка вынырнула самостоятельно, выплюнула воду и спросила:
– Чип и Дейл спешат на помощь?
– Инструкция, — кратко ответила Хрю, проводив взглядом улетающий вироплан.
– Спасибо, Хрю. Ты не обижаешься, что я оторвала тебя от компании?
– Все ОК, aita pe-a. Там и без меня разберутся. Давай, подберем камеру. Я, кстати, все сняла четко, от твоего появления и прыжка до всплеска.
– Большое спасибо! — воскликнула Блэкчок, и спросила, — А что, если мы с тобой сейчас сплаваем на тот красивый маленький островок, и посидим там немного, поболтаем?
– ОК, давай сплаваем, если ты хорошо себя чувствуешь.
– Хрю, я прекрасно себя чувствую. Дома, в Канаде, я дважды в неделю хожу в бассейн и обязательно прыгаю с 10-метровой вышки.
– Так ведь тут не бассейн, — заметила юниорка.
– Да. Но и не океан. Спокойное тихое озеро, правда?
– Понятно… — Хрю вздохнула, перевернулась на спину, и вытянулась на воде, — …Вот, сейчас ты скажешь: «все нези — зануды».
– С чего ты взяла, что я так скажу?
– С того, Маргарет, что все в таких случаях так говорят.
– Я — не все, — с улыбкой ответила Блэкчок, — ну что, поплыли?
…
Когда-то, много веков назад, здесь застыл лавовый горб. Потом кратер стал озером, а лавовый горб — островком примерно полсотни метров в диаметре, и на лавовом грунте выросла роща какого-то цветущего кустарника и, конечно же, кокосовые пальмы. Где пальмы — там и кокосы. Первое, что сделала Хрю Малколм, выбравшись на берег, это подобрала кокос и, рассчитанным ударом маленького универсального складного ножа (вынутого из гнезда в корпусе армейской трубки wiki-tiki) пробила дыру в скорлупе.
– Держи, Маргарет! На любом островке надо сразу попробовать кокосовое молоко.
– Спасибо, Хрю… — канадка сделала глоток, — …Вкусно! Значит, островок хороший.
– Ага, — подтвердила юниорка, — зачетный островок. А о чем ты хотела поболтать?
– О кино. Я пишу сценарий к фильму «Обитаемый айсберг» по моей серии новелл.
– Ага! Я что-то слышала! Это про амазонок, которые после глобальной атомной войны кочуют по айсбергам, доплывающим до тропических широт, типа того.
– Да, антураж такой, но, вообще-то, я хотела по-новому взглянуть на человечность. Мне кажется, что смотреть на это по-старому уже не очень получается.
Канадка передала своей юной спутнице кокос. Та сделала глоток и призналась:
– Что-то я не догнала эту тему с человечностью «по-новому» и «по-старому».
– Хрю, а как ты определила бы человечность?
– Ну, я думаю, что в учебнике по социальной экономике для колледжа дается толковое определение: «человечность — это отношения в обществе, где нет беспредела».
– И все? — удивилась Блэкчок.
– А зачем что-то еще? — ответила юная креолка.
– М-м… Знаешь, Хрю, обычно считается, что нужны, как минимум, некоторые качества, отличающие человека от зверя. Извини за некоторый пафос, но так обычно говорят.
Хрю Малколм покрутила головой в знак несогласия.
– Нет, Маргарет, не качества, а только количество. Интеллект! Человек по сравнению с шимпанзе, способен решать задачи в сто раз большей комбинаторной сложности. Вот почему мы можем строить машины, предсказывать физические процессы, и заключать взаимовыгодные договоры. В остальном мы те же шимпанзе, но не лесная, а береговая разновидность, так что лазаем хуже, а плаваем лучше. Типа, мы звери, но умные. Вот.
– Это, — спросила канадка, — тоже из учебника по социальной экономике?
– Ага. Оттуда.
– Значит, человек — тот же зверь, только умный, а альтруизм — это просто чепуха?
– Нет, Маргарет. Альтруизм — элемент идеологии государства, подавляющий здоровые биологические желания человека, и его способность сопротивляться принуждению. Раньше это делала государственная церковь, а теперь — школа и TV..
– Значит, Хрю, вас учат, что альтруизм — это зло. А эгоизм — норма?
– Нет. Эгоизм — элемент идеологии государства, подменяющий здоровые биологические желания человека погоней за фальшивками, нарисованными государством.
– Минутку, Хрю, вас учат, что, и альтруизм, и эгоизм, это одинаковый обман?
– Ну, конечно! Как Иегова и Сатана: и то и другое выдумано в книжке-библии! Все эти средневековые полюса: рай и ад, святость и грех, высокое духовное и низкое плотское, просто токсичный мем оффи-культуры, информационный яд для мозга. Человек может обладать многомерным пространством, а оффи-культура втаптывает его в одномерный отрезок между двумя вымышленными противоположностями. Такая вот диспозиция.
– Э-э… — ошарашено произнесла канадская новеллистка, — …А какой вывод?