Волонтеры Челкеля
Шрифт:
Теперь Валюженич говорил уже иначе – твердо, даже сурово:
– Ростислав, вы военный и, наверное, хороший военный. Но в монастырь вам не проникнуть, и вы решили героически умереть – чтобы вас не мучила знаменитая русская совесть. Вы, мадмуазель Наташа, тоже решили умереть – за компанию. А мальчика Тэда оставляете для продолжения образования в Сорбонне… Наверное, мне и вправду следует почитать Достоевского!..
Арцеулов и Берг хотели возразить, но Валюженич резко махнул рукой:
– Мы, американцы – индивидуалисты. Каждый думает прежде всего о себе – и это правда. Но есть другое правило – джентльмен должен помогать джентльмену. Помогать, пани и панове! Когда
– Извините, Тэд, – улыбнулась Наташа. – Я вас поняла, можете не продолжать, но как нам может помочь ваша археология?..
– Вы можете дать слово, что будете со мною откровенны?
– Ну, Тэд, – нетерпеливо бросил Арцеулов. – Извините нас…
– Ладно… Я пошел. Надо поговорить с Цронцангамбо. Между прочим, кое-что могу посоветовать сразу. Мистер Арцеулов, у вас есть вещь, которая нам обязательно пригодится.
Арцеулов бросил взгляд на стоявшие в углу карабины.
– Нет, – усмехнулся американец, – это лекарство для другого случая. Я имею в виду рог Гэсэра. Но не спешите, я должен кое-что узнать. Не смею командовать, но я бы продолжил наблюдение за монастырем…
– Да, – кивнул Арцеулов, вставая, – вы правы. Пойду на пост, а вы, Наташа, покуда отдыхайте. Будем меняться…
…Девушка кивнула, и по ее взгляду Ростислав понял, что она почувствовала то же, что и он. Слова Валюженича пробудили то, чему казалось, нет места у стен Шекар-Гомпа – надежду.
Глава 7. Искушение
Степа очнулся в полной темноте и застонал от боли – ныла ссадина на голове, болело ушибленное плечо и неизвестно когда ударенное колено. Но справившись с первым болевым приступом, Косухин глубоко вздохнул и решил, что еще дешево отделался. Его лишь оглушили и бросили куда-то на твердый и холодный каменный пол. А вот куда именно – понять было трудно. К счастью, руки и ноги были свободны, и Степа смог обследовать узилище, быстро определив, что оно небольшое, квадратное с мощной железной дверью. Итак, руки-ноги были целы, голова вновь работала, значит, о полной капитуляции речь вести рано. Враги, с точки зрения Косухина, серьезную ошибку: оставили его в живых, да еще дали время на размышления. А это уже кое-что.
Итак, он в плену. Пощады ожидать не приходилось, оставалось надеяться на чудо. Хотя бы на то, что классовый враг капитан Арцеулов вместе с классово чуждым и столь же классово безграмотным Тэдом каким-то образом вызволят его отсюда. Как и на то, что этой ночью Наташе все-таки удалось уйти…
Степа помассировал зудящие кисти, вдруг сообразив, что чувствует под пальцами свежие рубцы. Он присел на пол неподалеку от двери и задумался. Умирать не хотелось. Более того, умирать было никак нельзя. Рука скользнула по полу и вдруг наткнулась на что-то странное. Косухин пошарил рукой и понял – веревки, добротные крепкие веревки, какими можно связать медведя. Ощупав их, он сообразил, что узлы на месте. Веревки не развязаны – разрезаны…
И тут он понял. Этими веревками связывали не того, кто сидел тут раньше, и уж, конечно, не медведя, а его Степу Косухина. От того и рубцы запястьях! Связали и… раздумали? Выходило что-то несуразное. Или… совсем наоборот!
Пораженный догадкой, Косухин начал шарить по полу, надеясь, что неведомый друг, освободивший его от пут, оставил что-нибудь полезное – хотя бы револьвер. Рука задела несколько мелких камешков, старую, раздавленную сапогом спичку, и вдруг…
Вначале Косухин не понял. «Это» показалось тяжелым и бесформенным, просто куском железа, к тому же изрядно проржавевшим. Ладонь ощупала неровный металл, коснулась все еще сохранявшего следы отточки острия, легла на удобную костяную рукоять.
Меч…
В старом ржавом оружии было что-то знакомое. Степа закрыл глаза, попытавшись представить себе, как меч выглядит при свете – и вспомнил. Он уже видел этот ржавый клинок – совсем недавно, в подземном склепе. Перед глазами встала золотая маска с еле заметной улыбкой в уголках тонких губ…
Конечно, револьвер был привычнее, но Степа помнил – пули на этих выродков не берут. А вот меча – как и серебряного перстня – они почему-то опасаются. Недаром то, что рушило стены, так и не переступило через кости воина в золотой маске!
Косухин вскочил, сжал в руке меч и зло оскалился. Он жив, не ранен, даже вооружен – а значит, камера превращалась в крепость.
Ждать пришлось долго. Наконец, послышались шаги. Степа услышал их издалека – тяжелые, мерные – и поспешил лечь на пол. Меч был в руке. Косухин лишь повернулся, чтобы оружие не заметили с порога. В замке заскрипело, дверь стала медленно отворяться. Ударил свет – не мигающий огонек масляной лампы, а мощный луч электрического фонаря. В камеру входили двое. Первый – обыкновенный косоглазый в черном полушубке, а вот второй… Еще недавно Степа наверняка бы испугался. Лицо второго когда-то было русским. Когда-то – потому что теперь лицо исчезло. Не было нижней челюсти, в свете фонаря страшно щерилось несколько уцелевших зубов над открытой черной гортанью. От носа осталась едва половина, сквозь порванную кожу проглядывала желтая кость. Глаза были на месте, но без век и, как показалось – без зрачков…
Тюремщики не торопясь вошли в камеру, бегло огляделись, затем косоглазый с фонарем сделал знак второму – страшному. Тот, беззвучно кивнув в ответ, стал наклоняться к Косухину. Косоглазый стоял рядом и светил. Степа выждал немного – и взмахнул мечом.
Скрюченные кисти бессильно разжались – удар пришелся прямо в черный зев. То, что когда-то было человеком, зашаталось, с грохотом рухнув на пол. Косухин был уже на ногах. «Черный» взвизгнул и бросился наутек. Фонарь – большой, тяжелый, с яркой белой лампой – остался в камере. Хлопнула дверь…
Степа перевел луч фонаря на неподвижное тело. Глаза закатились, пожелтевшие белки не двигались. То, что лежало на полу, стало походить на обыкновенного изуродованного войной мертвеца. Косухин вздохнул, пальцы сами собой сложились в щепоть, красный командир поднес руку ко лбу, но креститься не стал, в последний миг расценив это, как слабость. Бога нет – Степа привык в это верить. Оставалось рассчитывать только на себя…
Фонарь был поставлен у стены, прямо перед дверью. Сам Степа сел в темноте, чтобы оставаться невидимым. Сдерживая страх, он обыскал тяжелое холодное тело, но никакого оружия не обнаружил. Впрочем, меч – а при свете Косухин убедился, что это действительно меч – оказался вполне к месту. Первый бой выигран, оставалось ждать продолжения.
…Новые гости появились вскоре – не один, сразу несколько. Протопали тяжелые шаги, а, затем послышался резкий, противный голос, уже звучавший в подземелье:
– Косухин! Прекратите сопротивление и сдавайтесь!..
– Ага, сейчас и сразу! – хмыкнул Степа.
Голос замолчал, но тут заговорил другой, тоже знакомый:
– Товарищ Косухин! Говорит особый уполномоченный ЦК Гольдин. Это недоразумение! Сейчас мы войдем в камеру, и я вам все объясню. Только вначале выбросите оружие…
– Эту железяку? – с наивозможнейшей наивностью поинтересовался Степа.