Волошский укроп
Шрифт:
Митя крикнул полового, швырнул тому пригоршню денег, не глядя, не соображая даже, что дает намного больше, чем стоил весь их обед, не слушая россыпь льстивых благодарностей.
Мармеладов остановил обоих решительным жестом.
– Эх, вояки… Вперед, в атаку! Бей-коли врага. Именно такой бесполезной суеты турок от нас и ждет?! Не обижайтесь, но прямолинейность ваших действий предсказать сможет даже гимназист, что уж говорить о хитром шпионе с многолетним опытом устройства интриг. Чылгын кюрт прекрасно понимал, что если полиция догадается про венок, то две сотни городовых и агентов в штатском будут неотлучно патрулировать все известные реки. Склад ума полицейских,
– Ничего не понимаю, – опешил Митя, – так значит, это ложный след?
– Нет-нет, самый настоящий. Уверен, турок даже обрадовался бы подобному развитию событий. Тогда в следующем письме г-ну Арапову он мог бы покуражиться: вот, несмотря на все ваши усилия…
– Но зачем же шпиону такой риск? – недоумевал Ершов. – Вы же сами сказали, Родион Романович, что мы могли бы патрулировать все известные реки…
– Он к известной реке не пойдет, – пояснил Мармеладов, наводя собеседников на мысль, которая пришла ему в голову несколькими минутами ранее: так постепенно подкручивают подзорную трубу, чтобы размытое пятнышко сложилось в четкую и яркую картинку. – Он нарочно выбрал такую реку, про которую все давно позабыли и где никакие лодки попросту не пройдут. Более того, на картах ее уже не рисуют, а стало быть, свой подлый план Чылгын кюрт выполнит без всякого риска.
Они не догадывались. Стояли набычившись, сжимая кулаки, более готовые бежать и сражаться, нежели думать. Алеша, не слишком хорошо знавший Москву, переводил взгляд с одного на другого.
– Вспомните, где произошло похищение Анастасии, где работал турок под видом торговца, – подсказал сыщик.
– На Трубной площади.
– Верно. А почему она Трубной называется? Потому что прежде там была труба, по которой текла…
– Неглинка! – ахнул Митя, сообразивший первым. – Да чтоб ему, змею оттоманскому, сдохнуть от собственного яда…
Мармеладов возвысил голос и раскатил зычно, на весь трактир:
– А что, господа извозчики! Кто из вас лучше знает Неглинную улицу?
Реагировали по-разному. Больше всего смеялись и ухали от такого необычного обращения – извозный люд как только москвичи не называли, но вот «хоспадами» впервые, вот те крест! За общим столом по соседству заспорили – пьяный барин аль нет, и стоит ли с такой странной компанией связываться. Наконец из дальнего угла шагнул невысокий дядька лет сорока, с косо стриженой бородой.
– Да кудыть-ты, Матвей! – одергивали его кучера. – Нешто не вишь, яки там погоны? Не ходи, хлопот не оберёшьси…
Кучер покосился на Ершова, но робости не показал.
– Искал, барин? Ну, вот он я. Неглинную знаю вдоль и поперек. Покуда там конку не проложили, часто на той улице и стоял. Клиентов помню наперечет.
Голос у него был невеселый, косоворотка в заплатах. Очевидно, сейчас дела извозчика, как и многих его сотоварищей, шло из рук вон плохо. Конку в трактире обсуждали часто, при этом ненавидели люто. Мармеладов знал, что от безденежья кучера подряжались порой на сомнительные рейсы, сговаривались с бандитами, да и сами нет-нет, да грабили пьяненького пассажира, оставляя того храпеть на пороге дома. А иногда, крайне редко, избавлялись от бесчувственного тела. Ангелов среди них сроду не водилось, но сегодня сыщику нужен был именно такой проводник.
– Доставь нас туда за четверть часа, да укажи одно местечко тайное. Получишь вот это, – он подбросил на ладони золотую монету, выпавшую двуглавым орлом вверх.
–
Брошенный на адъютанта подозрительный взгляд не оставлял сомнений в том, кому именно не доверяет извозчик.
– Не волнуйся, любезный, здесь тебе никакого ущерба не грозит, – успокоил Мармеладов. – Если сомневаешься, так возьми деньги вперед. Только смотри потом, не подведи!
Соседний стол в этот момент решил, что барин не пьяный, а вовсе малохольный – где ж оно видано, так деньгами швыряться. Матвей же с достоинством взял золотой, передал его трактирщику, флегматично жующему крендель: таким образом то ли покрывая имеющийся долг, то ли обеспечивая себе кредит.
– Не боись, барин! Мое слово верное. За десять минут домчим, – и добавил с нескрываемым презрением, – любую конку обгоним!
XIV
Кони рванули с места, будто бы не замечая тяжести четверых пассажиров и кучера. Коляска реагировала на эту компанию иначе – скрипела на поворотах и сильно проседала на осях. Матвей правил по набережной, нахлестывая и постоянно выкрикивая: «Веселей, залетныя!»
– Вот вы все про Пушкина говорите, Родион Романович, а я так, признаюсь, и не читал ничего, – в этом неожиданном заявлении Платона Ершова слышалась даже какая-то странная гордость. – Далек я от всей этой поэтической пошлости.
Мармеладов чувствовал себя неуютно в открытом возке, к вечеру от реки наползала прохлада. Но дрожь его пробила отнюдь не от этого. Представилось, что пройдет всего лет двадцать, – ну пусть тридцать, – и такие вот Платоны, гордящиеся своей безграмотностью, будут управлять империей из высоких министерских кресел. Тогда уж жди беды. Сыщик мог бы сейчас объяснить, почему Пушкин – это наше все: ведь народу нужна не только духовность, но также и душевность. А ей в русской поэзии без Александра Сергеевича просто неоткуда было бы взяться. Однако он не видел смысла тратить время на дискуссию с пустоголовым юнцом. Поэтому просто отвернулся и стал смотреть на купола Василия Блаженного – их еще можно было разглядеть в надвигающихся майских сумерках.
– Хотя Пушкин нашему министерству человек не чужой, – продолжал говорить адъютант. – Известно ли вам, господа, что поэт был допущен в наш архив, тот самый в Хохловском переулке, и изучал там исторические документы, прежде чем писать своего «Бориса Годунова»?!
– Которого вы тоже, надо полагать… – Мармеладов не успел договорить «не читали», поскольку мелькнула мысль, такая яркая, словно молния осветила.
Василий Блаженный…
Василий!
Во всех европейских языках это имя произносится совсем с другой согласной в начале. Французы говорят Базиль, итальянцы – Базилио, немцы – Базилиус. Не правда ли, это звучит удивительно похоже на «базилик»?!
Примем во внимание тот факт, что Пушкин сочинял «Годунова» в архивах дипломатического ведомства. Раз об этом знает даже адъютант, который не любит стихов, стало быть дворянин из Петербурга и подавно об этом осведомлен. Стало быть, Бешеный волк сообщил Белому медведю, что спрячется…
– Он в палатах Шуйских, – сыщик высказал это вслух, затем повторил коротко суть своих размышлений. – Насколько я могу припомнить, Шуйский – единственный Василий в трагедии, да к тому же его хоромы в Подкопаевском переулке, всего в двух шагах от министерства иностранных дел. Согласитесь, это – несомненный плюс для того, кто собрался шпионить.