Волшебная лампа генсека или Последнее чудо-оружие Cтраны Cоветов
Шрифт:
И соитие кита с китихой продемонстрировали во всех подробностях, из чего следовало, что наши жалкие сексуальные потуги -- просто форменное убожество. Много мне крутили по телевизору такого, что намекало на ограниченность и серость нашей жизни и, напротив, многоцветие, многосмыслие и продуманность природы.
На второй день медсестрица Даша повторилась вместе с уколами. На сей раз она выглядела менее отстраненной, возможно Бореев порекомендовал ей все-таки подслащать пилюлю моего одиночного заключения. После первого укола и внедрения транквилизатора в ягодицу, я поинтересовался:
– - Дарья, вам никогда не рассказывали на комсомольских собраниях, что на Западе проводятся соревнования на самую мужественную задницу, которые собирают самые большие женские аудитории? Если не рассказывали, то зря. Это ли не яркое свидетельство загнивания мировой системы империализма?
Когда смущенная медсестра склонилась над моей веной, предоставляя обозрению вырез халата и некоторые полновесные детали тела, болтающиеся ниже шеи, я напомнил:
– - По части бюста паразитическая буржуазия тоже усердствует. Опять-таки состязания устраивает. Если бы вам не повезло, и вы родились бы в мире капитала, то могли бы претендовать там на первый приз. Мне лично ваш, так сказать, бюст нравится куда больше, чем бюсты некоторых выдающихся товарищей.
И в самом деле, вымя девушки Даши сгодилось бы для ВДНХ. Медсестра зарделась, но не сказала: "Хам".
– - Может, вместе телик посмотрим, Дарья? Намедни мне показывали крупным планом коитус у товарищей китов, так что в этот раз увидим, наверное, интимную жизнь носорогов или горилл. Что как-то нам ближе и полезнее будет.
Уход Даши отчасти напоминал бегство. Я же улегся на койку, потому что стало не слишком приятно сидеть. В прикрытые глаза полился куда более мощный поток света, чем вчера. И давление на лоб оказалось куда существеннее. Свет этот распределился какими-то полосами, потом сконцентрировался в нескольких лучащихся полюсах. Он напоминал беззвучный, но бурный водопад, за стеной которого двигались малооформленные тени. Я потянулся к нему и... приняв сокрушительный, но безболезненный удар, превратился в какую-то взвесь.
Минуту я ничего не соображал, меня крутило и вертело, как струйку воды в турбине Днепрогэса. Затем я себя снова осознал: и сверху, и внизу, и слева, и справа, и еще где-то. Я даже понаблюдал самого себя в разных позах и с разнообразными выражениями лица: за столом, во время допроса клиента, дома, в койке. Во мне протекало сразу несколько потоков мыслей на всякие темы, накатывали совершенно разномастные чувства, мелькали воспоминания, мгновенно всплывающие пеной из какой-то затхлой глубины.
Я даже участвовал сразу в нескольких автобиографических сценках. Снова вымучивал сочинение на вступительных экзаменах в университет, снова изучал адскую машинку на занятиях в разведшколе, пытался врубиться в строчку из Имру-уль-кайса в аспирантуре, свирепо устремлялся к Лизе Розенштейн в лифте, собирался спикировать из окна дома на Загородном, 32, боксировал с Затуллиным в курилке, думал о геофизике и создателе внутренней идеологии Борееве, просто отпирал какую-то дверь, протискивался в какой-то автобус, дул где-то чай, делал еще десяток вещей. Причем это повторялось по нескольку раз, опять и опять с небольшими вариациями. Моя судьба расщепилась и ее обрывки вертелись, как белки в барабане.
Кажется, я совсем свихнулся, сшибся с катушек, ошизел, охренел.
Некоторые из тех персонажей, что были раньше мной, несколько изменили внешность, отрастили вислые усы, нос румпельного вида, клочковатую бороденку. В моей личной "тыкве" объявились чуждые мне содержательные мысли. Моментальные картинки воспоминаний всплывали из чужих глубин. Меня насыщали совершенно несвойственные мне и просто даже диссидентские чувства -- такие, например, как неприязнь к родному государству. Нелюбовь к горкомам и обкомам, к танково-тракторным заводам. Я святотатственно пожелал поражения советским хоккеистам на ближайшем чемпионате. Ужас какой нестерпимый...
Я лихо строчил сочинение на тему, взятую Фимой Гольденбергом на экзамене. Я палил из "Узи" в какой-то траншее, и передо мной подыхали, гримасничая, неизвестные мне грязно-смуглые физиономии. Я умело душил какую-то бабу шарфом в лифте и тащил ее за ноги в подвал. Я валился из окна и расплескивался по ледяной земле...
Пакостники, мерзоиды. И это называется эксперимент! Они привили мне шизофрению! Очень удачно и крепко. Зачем мне жить чужими судьбами, если я в здравом уме? Или мне уже не взяться за ум, потому что за него взялись другие?
Помимо бореевцев, я почувствовал и других экспериментаторов, что были поглавнее и помощнее.
Они, собственно, и размазывали меня по предметному стеклышку, делили на части. Что-то прививали мне, куда-то подсаживали. Я различал их морды, пялящиеся на меня через увеличительные трубы.
И я продолжал стараться для них.
Я летел стервятником над пустыней, и увеличивающее "окно" посередине моего взгляда показывало невероятно аппетитную гниющую тушу буйвола. Как жаль, что предстоит ее делить с червями и личинками мух.
Я крался хищником, раздвигая мордой жесткий кустарник, и полоса, пересекающая мой взор, выделяла на размазанной линии горизонта четкие силуэты антилоп, полных быстрой и свежей крови.
Я рвал живот добыче, не потерявшей еще жизненного тепла, стремясь вначале сожрать хорошо поддающиеся распаду потроха, ворох кишок и зыбкий шмат печени.
С ощущениями хищника, раздирающего живот своей добыче, я сидел за столом в одном из гэбэшных кабинетов и чувствовал, как трепещет и торопится кровь в пунцовом "клиенте", как екает его печенка.
Я в каком-то другом помещении перебирал папки "клиентов", при этом полнился чувствами стервятника и словно выделял своим телескопическим взглядом набирающую сладость мертвечину.
Я втыкал клыки в дрожащую лакомую плоть и одновременно стрелял из пистолета в аккуратно причесанный затылок, чтобы через мгновенее подхватить обмирающее тело за шиворот и швырнуть его в яму.
Все это происходило практически одновременно. Я не мог избавиться от наваждения, выскочить из круговерти, наоборот, она включала в себя новые потоки и струи. Судьбы пересекались, объединялись и скрещивались.