Волшебники Гора

Норман Джон

— Он вооружен! — сообщил ей тот, с которым я уже свёл знакомство.

Честно говоря, на самом деле, как раз сегодня я вооружен не был. Всё же, я вышел в город не в униформе и без нарукавной повязки служащего вспомогательной стражи. Это было бы не разумно, поскольку могло привлечь лишнее внимание. Но зато возникала опасность быть остановленным стражниками, как кадровыми, так и вспомогательными, и подвергнуться аресту за нарушение официального запрета относительно несанкционированного ношения оружия в городе, того самого запрета, который бросил горожан во власти любого вооруженного, кому на этот запрет было наплевать. Когда я сунул руку под тунику, я просто хотел создать у моего противника впечатление, что там у меня

скрыто оружие. И тот не замедлил именно это и предположить. Разумеется, будь я вооружён на самом деле, я не стал бы демонстрировать им этого.

— Подите прочь! — снова закричала на меня женщина. — А то я прикажу своим носильщикам избить вас!

— Ты натравишь на меня своих рабов? На свободного человека прямо на улице? — уточнил я.

Ей глаза блеснули яростью.

— Ты кто? — спросил я.

— Это не ваше дело! — закричала женщина.

— Просто, как мне кажется, стражникам это было бы интересно, — усмехнулся я.

— Убирайтесь! — потребовала она.

— Они наверняка захотят установить, кто мог приказать рабам напасть на свободного человека, причём виновного только в том, что он решил сообщить о проступке, — заметил я.

— Прочь! — заверещала обитательница паланкина.

— Кроме того, — добавил я, — если я выпущу кишки нескольким из этих приятелей, как Ты тогда домой вернёшься? Не думаю, что тебе захочется идти пешком по улицам. Так ведь и тапочки можно испачкать.

Такие тапочки были обычной обувью свободных женщин. Зачастую это было целое произведение искусства, прекрасно выделанное и украшенное замысловатыми вышивками. С другой стороны, рабыни чаще всего ходят по улицам босиком, иногда с чем-нибудь на лодыжке, обычно на левой. Это могут быть несколько петель шнура, ножной браслет, тонкая цепочка и так далее.

— А ещё у меня появился вопрос, — усмехнулся я, — о чём это Ты тут общалась с рабом?

— Ох! — задохнулась она от гнева.

— Не думаешь, что гвардейцы могут заинтересоваться и этим? — поинтересовался я.

— Животное! — возмущённо бросила женщина.

— Но тогда возможно, Ты тоже рабыня, — предположил я.

— Животное! — закричала она на меня.

— Ты часом не заклеймена? — решил уточнить я.

— Нет! — возмутилась она.

— А почему нет? — спросил я.

— Слин! Слин! — запричитала женщина.

— Ага, значит, всё-таки не заклеймена, — усмехнулся я.

— Конечно, нет, — заявила сидевшая в паланкине, — я не заклеймена!

— Понятно, — кивнул я. — Ты просто рабыня без клейма.

— Слин! — в бессильной злобе заплакала она.

— Нисколько не сомневаюсь, что таких как Ты много, — заметил я.

— Слин! Слин! — заверещала женщина.

Но в этот момент я дотянулся до её вуали, и сдёрнул с неё этот лоскут ткани, обнажив лицо женщины. Она отчаянно вцепилась в свою вуаль, оказавшуюся в моей руке, но я держал её крепко, и у неё не было никаких шансов. Более того, пытаясь вырвать вуаль, женщина не могла воспользоваться капюшоном для того, чтобы хоть как-то прикрыть своё лицо, руки были заняты. Она, недоверчиво и ошарашено уставилась на меня, её глаза сверкали от ярости. Лицо, кстати, хотя и было искажено гневом, оказалось небезынтересным, прекрасно сформированным и изящным.

— А Ты смазливая, рабыня, — сообщил я ей.

Женщина, с криком обиды и гнева, выпустила вуаль, сжалась в паланкине и закрыла лицо руками, словно пытаясь спрятаться от меня. Ее голова теперь была склонена к полу паланкина, а колени плотно сжаты. Лицо-то она скрыла, зато натянувшиеся одежды сокрытия превосходно обрисовали её фигуру.

— И с фигурой у тебя всё в порядке, — констатировал я. — Было бы интересно посмотреть, как она могла бы выглядеть в лоскутке рабского шёлка.

— Домой! — выкрикнула женщина. — Несите меня домой!

Один из свободных мужчин, её сопровождающих, тот самый, с которым, я уже имел

возможность пообщаться, махнул рукой носильщикам, и те подняли паланкин и начали движение. Уже на ходу мужчина задёрнул занавески, но я не сомневался, но что он, прежде чем сделать это, успел заглянуть внутрь и составить своё мнение относительно особенностей фигуры женщины находившейся внутри, и того, как они могли бы смотреться если были подчёркнуты рабским шёлком.

— Окинув взглядом мужчину стоявшего передо мной на коленях, я бросил:

— Ты можешь подняться.

Он встал, что интересно.

— На колени, — зло прорычал я, не скрывая своего раздражения.

Мужчина немедленно снова опустился на колени. Было заметно, что он немало поражён происходящим.

Двое его сопровождающих дёрнулись было к нам, но тут же замерли как вкопанные, остановленные моим предупреждающим взглядом.

— Вы что, не знаете, кто это? — удивлённо спросил один из них.

— Раб, — констатировал я, и повернувшись к Мило сказал: — А теперь давай попробуем ещё раз. Ты можешь подняться.

— Да, Господин, — ответил он. — Спасибо, Господин.

Сказав это, мужчина поднялся на ноги, и кротко встал рядом со мной. Кажется, многие из присутствовавших при этой сцене, потеряли дар речи.

Насколько я понял, и для самого Мило это не было повседневным опытом. Раб, конечно, не должен устно отвечать на всякое разрешение или распоряжение, но ожидается, что его поведение будет находиться в соответствии с определённым этикетом повиновения.

— Можете продолжать свой путь, — бросил я всем троим, освобождая их от моего присутствия.

— Пойдём, — сказал один из тех двоих мужчин рабу, и они, держась плотной группой, не теряя времени даром, направились вдоль по Авлос.

Краем я отметил, что актёр не стал почтительно отвечать на призыв сопровождающего, но затем, я решил, что это было не моим делом. Если эти двое были склонны относиться к рабу так, словно он мог бы не быть рабом, то, какое мне до этого дело. Я решил, что мне не стоит беспокоиться по этому поводу, ведь в данной ситуации взаимодействия со мной лично не было. Кроме того, за время пребывания в этом мире мне приходилось, хотя, что и говорить, довольно редко наблюдать ситуации, в котором рабыни казались мне, по меньшей мере, недостаточно почтительны к своему хозяину. В таких случаях, конечно, далеко не каждый захочет узурпировать прерогативы владельца, даже если тот оказался слабаком. Всегда есть надежда на то, что он, в конечном итоге, поймет, что должно быть сделано и возьмётся, наконец, за плеть. Само собой любая гореанская рабыня рано или поздно, возможно после возрождения мужественности в её владельце, или после очередной продажи, или даже пройдя через несколько рук, оказывается под безупречной дисциплиной. Так это обычно бывает на Горе. Только один может быть господином. Актёр, кстати, один раз оглянулся и довольно озадаченно посмотрел на меня, а потом продолжил свой путь держась рядом со своими сопровождающими. Подозреваю, что ему уже течение очень долгого времени никто не напоминал о том, что он был рабом. Похоже, что Аппаний позволил этому выскочить из его головы. По-моему, это было бы грубой ошибкой с его стороны. Но в любом случае я не видел причины вмешиваться в их дела, особенно в свете моих планов. Теперь они не должны были потратить много времени на то, чтобы добраться до тупика Тарна. Между прочим, я укоротил их беседу со свободной женщиной в паланкине, а, следовательно, сэкономил им несколько енов. Впрочем, я не ожидал и ни желал от них какой-либо благодарности за это. В какой-то момент в памяти всплыло лицо свободной женщины в паланкине. Уверен, благодаря мне у неё появился повод кое о чём подумать. Возможно, сейчас её терзало любопытство относительно того, на что она могла бы быть похожей стоя на сцене аукциона, и какого характера могли бы быть предложения цены за неё.