Волшебники Гора

Норман Джон

— Да, — кивнул я, и напомнил: — Продолжай.

— Когда я смогла собрать свои мысли в кучу и снова говорить, я сказала Убаре: «Но ведь красоту Леди Людмиллы, наверное, нельзя даже начать сравнивать с красотой Госпожой!».

— Ты снова решила пройти по лезвию ножа, — заметил я.

— Возможно, Господин, — улыбнувшись, признала рабыня, и продолжила: — «Она до мельчайших деталей, столь же красива, как и я» — заявила Убара.

— Это имеет смысл, — усмехнулся я.

— После этого, Господин, — продолжила Лавиния, — она улыбнулась, заметно обрадованная и, закрепив свою вуаль на прежнем месте, сказала мне, что меня немедленно пропустят к ней в любое время дня или ночи.

— Превосходно! — обрадовался я.

— Но я должна буду приходить, и уходить только через, неприметные боковые ворота, не больше, чем чёрный ход, — предупредила меня она.

Я кивнул.

— Затем,

Убара хлопнула в ладоши, вызывая гвардейцев. Она что-то быстро сказала офицеру, подозреваю, что это имело отношение к её намерениям относительно моего доступа к ней. Уже через несколько инов меня снова вели по лабиринту коридоров в капюшоне и на двух поводках. От всего этого меня освободили только тогда, когда я оказалась по ту сторону ворот, на сей раз это были те же самые главные ворота, через которые я попала внутрь.

— Это логично, — кивнул я, — в конце концов, Ты ведь вошла через них.

— Да, Господин, — согласилась она.

— Ты — теперь посредница в интриге, моя дорогая, — сообщил я ей.

Именно в этот момент до нас донёсся звон. Двенадцатый ан. Лавиния испуганно уставилась на меня.

— Пора, — бросил я. — Мы должны выходить.

Я встал и жестом указал, что рабыня должна сделать то же самое. Туника, точная копия тех, что носят государственные рабыни в Ара, уже была на ней, так же, как и ошейник, напоминавший государственный ошейник. Несколько дней назад я специально остановил на улице государственную рабыню и проверил её ошейник. «ВЕРНИТЕ МЕНЯ НАДСМОТРЩИКУ ЦЕНТРАЛЬНОЙ БАШНИ», гласила надпись на нём. Подняв короткий плащ, что был на Лавинии недавно, я накинул на плечи женщины, улыбнувшись про себя. Со стороны это было очень похоже на то, как мужчина, помогает молодой особе с её плащом или пальто. Правда, в данном случае было и одно немаловажное отличие. С этой особой я мог сделать всё, что захотел бы. Она просто принадлежала мне. Затем мы, сначала я, а после, через небольшой интервал времени, она, покинули нашу комнатку, снятую в инсуле Торбона на улице Деметрия, в районе Метеллан. Признаться, я был даже рад тому, что рабыни в Аре больше не носили колокольчиков. Это следствие крайне неудачной политики Коса направленной на феминизацию мужчин Ара, в надежде сделать их более управляемыми, в данном случае играло мне на руку. Никто на улице не мог разглядеть, что моя Лавиния, под своим плащом была одета в униформу государственных рабынь.

22. Мои планы осуществляются

— Дверь открывается, Господин! — прошептала Лавиния.

— Отойдём, — сказал я.

Мы находились позади большого театра, около одного из его чёрных входов. Лавиния отлично знала эту дверь. Здесь толпилось множество различных людей, главным образом сновавших туда-сюда рабочих, грузчиков и тому подобных личностей. Один такой товарищ протащил мимо нас двухколесную тачку, нагруженную всевозможными корзинами. Но помимо людей занятых делом хватало здесь и просто зевак, и что интересно, среди них было несколько свободных женщин, в одеждах, предлагавших самые разные касты и уровни достатка. Стояли даже два паланкина, рабы-носильщики которых откровенно наслаждались бездельем. Занавески обоих паланкинов, были слегка раздвинуты.

— Это — он! — выдохнула Лавиния, прижавшись спиной к стене, выпучив глаза, и вцепившись в письмо, которое держала перед грудью.

Прогуливающейся походкой я отошёл в сторону. Я с удовольствием остался бы поблизости, чтобы держать ситуацию под контролем, но решил, что будет разумно отойти подальше. Всё же я полагал, что передача сообщения пройдёт более гладко, если в пределах слышимости никого не будет.

Оказавшись на расстоянии в несколько ярдов, я обернулся, чтобы понаблюдать. Лавиния пока оставалась на том же месте, где я её оставил. Казалась, она впала в оцепенение. А заподозрил, что её сердце колотилось так, что в любой момент могло выскочить из груди. Судя по её, ходившей ходуном груди, она была в состоянии дикого возбуждения, если не ужаса. Она отчаянно стиснула послание. Я даже испугался, что она если не уничтожит его, то промочит насквозь, сжимая в потной ладони.

Нужный нам товарищ, в сопровождении двух других, появился из двери чёрного хода. Лавиния по-прежнему не могла двинуться с места.

Конечно, мне было любопытно понаблюдать за их маленьким столкновением, но пришёл я сюда не за этим, а главным образом за тем, чтобы защитить её, если бы это оказалось необходимым. Я не был уверен относительно того, что её подход и выступление, могли бы быть позволены. В конце концов, даже притом, что на ней были туника и ошейник государственной рабыни, она всё же оставалась

всего лишь рабыней. Кроме того, она могла случайно вспомнить о тех днях своей свободы, когда её личность была священна и неприкосновенна, и вспыхнувшее в ней желание, эгоистичное и властное, могло бы привести её к некому конфузу, который мог вызвать негодование окружающих. Не стоило исключать и того, что кто-нибудь, развлечения ради, мог захотеть напомнить рабыне о её теперешней уязвимости и статусе, о её изменившихся условиях существования, о том, что она была теперь не той, кто должен был радоваться, а скорее той, кому предназначено приносить радость. Также, эта встреча могла воскресить в её памяти те дни, когда она была домашней рабыней в доме Аппания, а там она, будучи новообращённой рабыней, находилась не только в полной власти мужчин, но даже и практически всех рабынь. Это могло сформировать в ней привычку к тому, что её рассматривают её как низшее существо, или к зарождению в ней глухой злобы и расстройства. Соответственно, я предпочёл не выпускать женщину из виду. Само собой, у меня не возникло бы никаких претензий к человеку, пнувшему её или ударившему, если несильно, конечно. В действительности, такое обращение полезно для рабыни. Но я не хотел бы, чтобы ей была причинена какая-либо серьёзная травма. В конце концов, это могло бы снизить её цену.

Но Лавиния спала в ступор! Её неподвижность раздражала меня. Впрочем, с другой стороны, возможно, это было даже хорошо. Дело в том, что четыре или пять свободных женщин, из тех, что дежурили неподалёку, метнулись к нашей мишени и обступили со всех сторон. Остальные не отставали от них, но держались поодаль. Ну хоть паланкины так и остались на своих местах. У большинства поклонниц вуали, насколько я заметил, были приколоты небрежнее, чем это должно было бы быть. Многие из них, подходя, придерживали края подолов немного приподнятыми, что было довольно интересно, поскольку в переулке было сухо. Во всяком случае, я на их пути не обнаружил ни грязи, ни луж. Можно было не сомневаться, что они просто хотели избежать запылённости их одежд. Что интересно, подошли и несколько парней. Впрочем, эти, скорее всего, пришли, чтобы заглянуть в щель под неудачно, или наоборот удачно, закреплённой вуалью, или мельком увидеть, если окажутся достаточно бдительными, и если им повезёт, нечто большее, чем мелькание лодыжки. Честно говоря, я бы на их месте лучше пошёл на другую улицу и полюбовался на рабынь.

Я чуть не зарычал в расстроенных чувствах. Но с другой стороны, и это надо было признать, для Лавинии было бы неразумно, мчаться к актёру и конкурировать за его внимание со свободными женщинами. Это было бы чрезвычайно неблагоразумно с её стороны и даже опасно. Всё же она была в ошейнике.

А интересовавший нас мужчина был очень терпелив со свободными женщинами, обложившими его со всех сторон, а впрочем, что ещё он мог с этим поделать, учитывая его статус? Женщины стояли очень близко к нему, а некоторые даже не стеснялись трогать его. Глаза у всех сияли. Некоторые едва могли выговорить хоть слово. Объект нашего внимания был мужчиной высоким, и возвышался над ними чуть ли не на две головы. Наблюдая за этой картиной, я пришёл к выводу, что из них могла бы получиться прекрасная группа маленьких рабынь.

Бросив взгляд в сторону Лавинии, с неудовольствием заметил, что она по-прежнему стоит вплотную к стене, словно она была прикована к ней цепью за шею.

Спустя какое-то время те двое мужчин, что вышли вместе с актёром, очевидно применяя добрые слова, и конечно мягкие жесты, начали объяснять поклонницам, что Мило следует позволить продолжать его путь. Женщины, конечно, при этом очень довольными не казались. До меня донеслись их возмущённые и протестующие крики. Похоже, они считали, что им должны были предоставить несколько больше времени на то, чтобы потолкаться у своего кумира, потрогать его, выказать ему своё восхищение. Как это, так скоро им запретили наслаждаться лучами его славы, согреваться теплом его яркой улыбки? Наконец, они пошли на уступки и расступились, с тоской глядя ему вслед, когда мужчина всё же смог продолжить свой путь.

Я посмотрел на Лавинию. Та всё ещё не могла сдвинуться с места!

Кое-кто из женщин, оставшихся позади, всё никак не могли пришпилить на место свои вуали, точно их руки дрожали и не могли справиться с такой простой работой. И когда это их вуали успели соскользнуть со своих мест?

В этот момент некоторые из тех женщин, что проявили большую робость поначалу, не осмеливаясь приближаться к мужчине своей мечты, торопливо, одна за другой, бросились к нему, чтобы хотя бы на мгновение оказаться рядом со своим кумиром. Мило улыбался им, и даже поцеловал затянутую в перчатку руку одной из них.