Волшебное очарование Монтаны
Шрифт:
— Я бываю в городе достаточно часто, — возразила она.
— Прекрасно, тогда ты знаешь туда дорогу… просветлел мужчина, улыбнувшись впервые за все время их беседы. Моника не могла не заметить, насколько обворожительна его улыбка. Она не сомневалась, что незнакомец — один из тех самовлюбленных проходимцев, о которых ей рассказывали мама и бабушка, тех, что одеваются броско, щеголяют модными словечками и с улыбкой меняют одно мнение на другое. Такими были ее дедушка, Фостер Скай, и отец, Тед Мартин. Мужчины, которые «используют женщину», а потом бросают ее с разбитым сердцем на произвол судьбы.
— В Силвер-Спе нет больницы. Только врач, но он не принимает по ночам. Придется ждать до утра или извлечь дробинки самому.
— Дробинки? А я думал, что это — пуля, — пробубнил он себе под кос, но так, что и она услышала. — Я не могу извлечь их: я брокер, а не доктор.
Его слова показались ей довольно странными, поскольку она знала, что брокеры связаны с биржей и живут обычно в Нью-Йорке, а не в Биттеррутских горах. Ее дедушка работал брокером на бирже в 20-х годах, хотя и прожил большую часть жизни в Сан-Франциско. Ему улыбнулась удача в бизнесе, и он купил здешнюю землю, желая сбежать от городской суеты. Моника окинула незнакомца проницательным взглядом. На глаз не определишь, что это за фрукт.
— Я не говорила, что ты доктор. Я всего-навсего хочу сказать, что здесь нет ни «скорой помощи», ни больницы, ни доктора. Во всяком случае, до утра.
— Ладно, потерпим до утра, — сказал он и вновь застонал. — Если единственное, что ты можешь предложить, — это довезти меня до дома, то я готов принять эту крупицу милосердия. Однако не могла бы ты поторопиться? Я истекаю кровью.
— Ты, похоже, нытик, — засмеялась Моника. Она попятилась от мужчины, по-прежнему держа его на прицеле. — Прежде всего мне нужно одеться. Стой на месте и не дергайся.
Моника оставила фонарь за стенами дома не столько ради незнакомца, сколько ради себя самой: так легче было присматривать за ним из спальни. По этой же причине она не задернула занавески на окнах. Ей было все равно, увидит он, как она одевается, или нет. Зато ей было далеко не безразлично, не предпримет ли он попытки сделать шаг в сторону хижины. Ни один мужчина доселе не переступал порога ее дома, наполненного бабушкиными антикварными вещами и сокровенными предметами ее собственного быта. Это было имущество рода Скай, и ни при каких условиях оно не будет принадлежать мужчине.
Моника натянула голубые, вылинявшие от времени джинсы, сунула ноги в старые ковбойские сапоги, надела свою любимую фланелевую рубашку из красной шотландки, которая, по утверждению бабушки Аделаиды, была куплена в тридцатые годы и после множества стирок в чистейшей дождевой воде стала мягкой как шелк, и подхватила ключи от подержанного грузовика, купленного ее мамой.
Прежде чем покинуть хижину, Моника проверила, всюду ли выключен свет. Привычку экономить на электричестве и воде она унаследовала от Аделаиды и Розы. Каждый дюйм своего дома она знала столь же хорошо, как каждое дерево и каждый цветок, растущие в ее владениях: Моника могла бы с закрытыми глазами проследовать через просторную, но уютную гостиную к выходу.
Затворив за собой входную дверь, она услышала собачий лай. Это был голос шотландской овчарки Дэйзи, которая, очевидно,
— Дэйзи! Все в порядке. — Моника с улыбкой приблизилась к длинношерстной, черно-белого окраса собаке. — Это наш сосед. Во всяком случае, по его заверениям.
Овчарка сразу перестала лаять, но по-прежнему держала незнакомца в поле зрения.
— Я действительно твой сосед. Поверь мне! — нахмурился мужчина.
— Почему я должна тебе верить? — усомнилась Моника, направляясь к темно-синему грузовику. — Ты до сих пор не назвал даже своего имени.
Медленно проковыляв между Моникой и рычащей овчаркой, мужчина пробубнил сквозь зубы:
— Ты до сих пор не спросила меня об этом. Моника замерла. Резко развернувшись к нему лицом, с румянцем гнева на щеках, она произнесла:
— Ты должен был представиться сам. В твоем воспитании, мистер, большие пробелы. Если бы ты сразу назвал свое имя, то ничего этого, возможно, не случилось бы.
Он хлопнул себя ладонью по лбу, но глаза его сохраняли скептическое выражение.
— Синклер. Остин Синклер.
— Залезай в машину, Остин Синклер. С радостью доставлю тебя до дома, чтобы ты унял там свои боли.
— Ты всегда столь же любезна, мисс?.. — спросил он, садясь в грузовик.
— Далеко не всегда, — ответила она сдержанно. — Кстати, мое имя — Моника Скай. Мама хотела назвать меня Монтаной, чтобы я всегда помнила, откуда родом, но бабушка сказала, что Монтана не очень-то подходящее имя для дамы.
— Она права, — подтвердил мужчина. Моника дала знак Дэйзи вскочить в грузовик. Заводя мотор, она кинула на Остина насмешливый взгляд.
— Итак, ты один из тех, кто мотается по стране и сгоняет людей с насиженных мест. Я слышала про таких.
— Я никого не «сгонял» с насиженного места. Харрисоны продали мне землю по доброй воле.
— Ну да! За все эти годы я ни разу не слышала от них о желании совершить такую глупость.
Остин закрыл глаза в надежде приглушить боль.
— Послушай, поскольку нам выпало стать соседями, то ты могла бы, наверное, оказать дружескую услугу и… помолчать.
— Это мне по душе, — ответила она.
Моника подняла глаза на полную луну, освещавшую грунтовую дорогу. Луна была похожа на мерцающее серебром озеро, воспарившее над волшебными горными вершинами цвета индиго. Множество раз Моника испытывала безумное желание шагнуть в мир за этими горами, но всегда ее отрезвляло сознание, что ее подлинная жизненная цель — это родной дом и родные корни, глубоко ушедшие в здешние края.
От других она слышала о гипнотической луне над далеким Средиземным морем или о красотах лунного света в экваториальных странах, но не вполне доверяла этим речам. Луна над Монтаной напоминала один из тех кружевных зеркальных шаров, которые бабушка обычно развешивала в гостиной в канун Нового года. После пожелания друг другу здоровья, богатства и счастья Аделаида советовала Монике полагаться только на собственные силы, чтобы воплотить мечты в реальность.