Волшебное свечение Ладоги
Шрифт:
– Зачем тогда вам ворошить эти розовые сопли?
– Ради любви, – мечтательно ответила Агния, – ради памяти.
– Ну, вы и так помните, – логично рассудила она и спросила у пожилой актрисы: – Зачем об этой любви помнить кому-то ещё?
– Это личное, и вообще, я пригласила тебя не для того, чтоб ты задавала оскорбительные вопросы, – разумно возмутилась Агния Орлова – делай то, за что тебе платят, или проваливай.
– Не хотела вас обидеть, – ничуть не раскаиваясь, сказала Беата, – мои вопросы связаны именно с работой, я должна знать, зачем вам эта книга, кто её будет читать, какую смысловую нагрузку она должна нести.
– Интересно,
– Вы правы, – согласилась Беата, улыбаясь, – её звали Муму, сначала я подумала, что это карма имени, но сейчас вы мне открыли глаза на безвременную кончину родного животного.
– Шутишь? – усмехнулась Агния. – Это тоже часть защиты, только дура ты. Ушёл он от тебя не потому, что ты была не успешная, а потому, что ты не женщина. Ты посмотри на себя в зеркало, даже я в свои девяносто выгляжу лучше. Что у тебя на голове?
– Всегда думала, что волосы, но, по-моему, у вас другой вариант? – пыталась дерзить Беата.
– Вот именно, тусклые волосы, – продолжала топить её Агния, – волосы, за которыми никто не ухаживает, натурального, честно скажем, никакого цвета с такими же натуральными неуклюжими буклями. Молодость немного спасает тебя, даря им густоту, но помни: она быстротечна. Знаешь ли ты, что должно быть у настоящей женщины на голове? – в этот момент великая актриса сделала мхатовскую паузу и торжественно ответила на свой же вопрос: – На голове у настоящей женщины должны быть не волосы, а причёска. Ну да, я думаю, твои букли об этом даже не слышали.
– Я обязательно им расскажу и при случае свожу на экскурсию в салон.
– Ты бы лучше своё лицо туда сводила. Если бы в мои годы было столько всяких разных уходов, то я сейчас выглядела бы твоей ровесницей, – сказала Агния, сверкнув перстнями.
– Не скромничайте, вы так и выглядите, – поддакнула Беата.
– Я знаю, – очень достойно ответила она и продолжила: – Что за цвет лица, а круги под глазами, как у панды, ужас.
– Не обижайте милое животное, я его недостойна, – продолжала дерзить Беата, но сдерживаться становилось всё тяжелее.
– Про твою одежду я вообще молчу, чёрная водолазка и синие джинсы – это моветон, ты бы хоть какой-нибудь украшение надела. Могу поспорить, что приехала ты в пуховике и вязаной шапке чёрного цвета, потому что так удобно.
– И шапка и пуховик бордовые, – поправила Беата.
– Прости, – сказала Агния и театрально прижала руку к груди, – я не знала всю глубину трагедии. По мне – так лучше бы чёрного, тогда можно было бы хоть как-то оправдать твои синие джинсы. Бордовый пуховик – это точка в образе синего чулка.
– Ну раз вы такая красавица и роковая женщина, – не смогла сдержаться Беата и решила сказать вздорной старухе всё, что думает, бог с ними, с деньгами, зато с Тошкой Новый год куда приятнее, – зачем вам воспоминания полувековой давности. Насколько я знаю, у вас было три мужа, вот о ком можно было бы писать. Видный деятель партии города Москвы, другой – знаменитый режиссёр, третий – вообще грек, миллионер. Или не всё так радужно, и ваша женственность и вам счастья не принесла?
Сказав это, Беата выдохнула и тут же поняла, что проиграла. Агния сидела и искренне потешалась над ней. Было видно, что именно этого она добивалась от неё – вывести на эмоции, а Беата повелась, дура.
– А это была единственная любовь всей моей жизни, и уж точно этот человек любил меня просто потому, что любил, но тебе, видимо, этого не понять, – уже выходя из комнаты, Агния задумалась и добавила: – Пока не понять, но шанс всё же есть, небольшой, но есть. Компьютер для работы на столе, своим не пользуйся: я должна контролировать всё. Пароль на компьютере – конец Второй мировой войны, – уже другим тоном, переходя с мечтательного на деловой, сказала Агния и вышла, не дав шанса Беате хоть что-то сказать ей в ответ.
– Ну хорошо, – сказала Беата уже пустой комнате, – один – ноль в вашу пользу, – и, словно приняв правила игры, добавила: – Пока в вашу, но с паролем вы по-моему перемудрили.
Письмо первое
02.09.1945
Здравствуй, моя любимая, моя Ассоль. Моё солнышко ясное. Как ты там поживаешь без меня? Страна радуется, война закончилась, скоро жизнь станет совсем другой. Вчера мой отец прислал весточку с японского фронта, пишет, что и там победа. А как же по-другому, по-другому быть не может, мы воевали за справедливость, за правду, поэтому сила на нашей стороне. Хоть нам с тобой и по шестнадцать лет и на фронте мы не были, но помогали нашей стране как могли. Помнишь тогда, зимой сорок первого, все ушли на защиту Москвы? Нам с тобой было всего по двенадцать лет, но твой отец доверил нам работу в типографии, и мы трудились день и ночь, зная, что газеты очень нужны стране, чтоб не упасть духом, чтоб победить врага. А после тяжёлой смены мы спали в холодной подсобке, напившись кипятка. Как же нам трудно тогда было, как страшно. Да что там, не только нам, всей стране, но на то мы и советские люди, что сдюжили, выжили и победили. Как там твой отец, всё ещё работает в типографии? Сейчас, наверное, приятно печатать новости, они все сплошь о победах, о радости. Это всё равно, что нести людям счастье. Хорошая работа у него, всей душой радуюсь и даже немного завидую.
Как поживает наша любимая Москва? Наверное, сверкает, сняв с себя завесу грусти и страха. Окна на широкой улице Горького вновь ловят солнечных зайчиков, став блестящими? Нет, я не жалуюсь. Здесь, на Дальнем Востоке, в маленьком городке Белогорск тоже очень красиво, мы живём с мамой и Сашкой в гарнизоне. Брат стал совсем большим, ты увидишь его и не узнаешь. Отца здесь жуть как уважают, а вчера командир сказал, что приставит его к награде, так как такого хирурга днём с огнём не сыскать, ведь отец спас множество солдат. Знаешь, он пишет, что самое сложное на войне – это не ожесточиться, не стать злым и циничным. Потому как постоянное горе и слёзы выжигают в душе всё живое, и вот когда это выжженное поле, где уже нет места доброте, встречается с врагом, то случается страшное: человек превращается в палача.