Волшебство и трудолюбие
Шрифт:
— Какой «пердэй»! — захлебывалась Жюльетта восхищением. — Ты посмотри, какой изящный приклад, а стволы! Какие пропорции, какая легкость… — стонала Жюльетта перед витриной на бульваре Фридленд. — Ну, это стоит не меньше чем восемьдесят тысяч франков.
Как все старые парижанки, она рассчитывала на старый курс франка, и мне постоянно приходилось из ее расчетов скидывать два нуля.
Одевалась Жюльетта тоже всегда на свой лад. На ее плоской груди и узких бедрах все сидело по-мужски. Ходила она быстро и легко, словно гонимая ветром, и любила спортивную обувь. Зонтики вечно где-то забывала и потому в дождь носила плащ, а на голове — складной капюшончик. Бодрость духа и самообладание были присущи ее характеру, но если кто-нибудь приносил
Самым большим другом ее была сестра Маруша. Сердобольная, внимательная дама, обладавшая большой культурой и высоким интеллектом, отличная хозяйка, но с несколько устаревшими понятиями, она странно не походила на Жюльетту ни лицом, ни характером, но тем не менее сестры понимали друг друга с полуслова. И это было единственное для Жюльетты прибежище.
Мы сидим с Жюльеттой у двоюродной сестры покойного Капитана, у моей приятельницы — мадам Жискар Д’Эстен. Анна — высокая красивая женщина из аристократической семьи Карно из Южной Франции. Она — искусствовед, изучала искусство Востока. Дама строгая и в то же время остроумная, кстати сказать — тетка бывшего президента Валери Жискара Д’Эстена. Анна обожала путешествия, не раз бывала в Советском Союзе и, бывая в Москве, непременно заезжала ко мне на Николину Гору. А сейчас мы с Жюльеттой приглашены к ней на завтрак.
Надо видеть Жюльетту в роли светской дамы. Я каждый раз дивлюсь и просто наслаждаюсь. Сидим в прекрасной гостиной Анны (мы друг друга называли по имени) в креслах со спинками и сиденьями, расшитыми роскошными букетами работы самой хозяйки.
Жюльетта в своем элегантном коричневом костюме, кстати сказать, сшитом в нашем ателье Литфонда, чем она очень гордилась, причесанная, свежая, веселая, ведет светский разговор с Анной и ее сестрой Франсуазой. Этот птичий щебет дам, старающихся развлечь, удивить или насмешить друг друга, мне давно знаком, и я, по правде говоря, люблю иногда, слушая его, отвлекаться от всех забот.
Завтрак был подан в столовой, в стены которой были вделаны шкафики. В них Анна расставляла собранные ею на Дальнем Востоке, в Китае и Японии фигурки, шкатулки, корзинки художественной работы из камыша, дерева и диковинных плодов. Все это изысканно, интересно и производит впечатление музейного собрания.
Стол был парадно накрыт на четверых. Обслуживала нас довольно мрачная, молчаливая особа в открахмаленном передничке.
Завтрак отличался тем, что все блюда были готовые, куплены в гастрономическом магазине — ничего домашнего! Видимо, это проще, удобнее, в этих магазинах большой выбор блюд, вплоть до десерта. За завтраком пили вино, которое нас всех четверых оживило. Но со мной случился небольшой конфуз, который я вспоминаю и поныне. В центре стола стояла огромная хрустальная ваза с отборными фруктами — дивные груши, яблоки, апельсины, переложенные гроздьями черного и белого винограда. Этот янтарный виноград, «дамские пальчики», манил и обольщал.
После завтрака я потянулась к соблазнительному винограду, сняла гроздь с груды фруктов и, к великому своему удивлению, обнаружила, что виноград искусственный. Гроздь брякнулась мне на тарелку словно каменная. Все засмеялись, я начала извиняться, а Жюльетта, вся красная от стыда не столько за мою оплошность, сколько за безвкусицу обихода во французском аристократическом обществе, была в бешенстве.
— Это крик моды, Наташа, — несколько смутившись, объяснила мне Анна. — Вы посмотрите, с каким искусством сделаны эти виноградинки… Сейчас в Париже все увлекаются искусственными цветами и фруктами. Они намного дороже настоящих.
Я вспомнила, что почти у всех моих состоятельных знакомых стоят в комнатах букеты искусственных цветов, сделанных так, что невозможно отличить от настоящих — надо
Не могу не упомянуть о моде, которую я наблюдала у нас в Москве, в домах высокообразованных, интереснейших людей. Вдруг на стенах модернизированных квартир вы можете увидеть вместо живописи, пейзажей, портретов, натюрмортов подлинные старинные иконы — образа в серебряных окладах, с драгоценными каменьями. И эти строгие, коричневые лики святых угодников, спасителей, богородиц служат украшением кабинетов и столовых.
И иногда их так много, что только налоев не хватает да царских врат, — и вы уже в божьем храме. Мне лично на это просто совестно смотреть, поскольку для меня это понятия священные. Но — мода! Мода, ничего не поделаешь!..
Мы вышли с Жюльеттой от Анны Жискар в четвертом часу и решили дойти до метро пешком по широкой, обсаженной каштанами улице Де ля Тур, с фешенебельными домами. Мы шли и все смеялись над моей «кистью винограда».
— Вот, между прочим, у французов все так, — утверждала Жюльетта. — В настоящее, подлинное вдруг врывается фальшивое, безвкусное, и тогда становится так нудно! А завтрак! Ведь это же все стандартное. Я, между прочим, сама предпочитаю сбегать да купить того-сего, но я просто не умею готовить. А ведь здесь прислуга есть… А у нас с тобой сегодня к обеду гречневая каша и салат! — вдруг возликовала моя Жюльетта.
Мы вошли в метро.
— Ненавижу я эти эскалаторы! — говорила она, приготовившись к прыжку на платформу. — Всегда меня сносит как ветром со ступенек, которые катятся под ногами. Я даже падаю иногда. Нет, уж лучше ходить своими ногами по лестнице.
А по лестнице у себя в доме она бегает по десять раз в день. Это для нее вроде гимнастики, тренировки сердца. Мне кажется, что она даже умышленно с утра сначала идет за хлебом, потом за молоком, потом за газетой, потом спустится за мыльным порошком, вроде каждый раз по делу. Всю жизнь лазила по горам, и теперь ей не хватает подъемов.
— Когда-нибудь я сдохну на этой лестнице между этажами, — смеется Жюльетта, — и повисну на перилах. Воображаю, какие лица будут у соседей, когда они увидят мадам Кюниссе, висящую на перилах вот с такой рожей! — И тут, раскинув руки, она корчит физиономию, закатив глаза.
Нет! Она неподражаема, эта старая озорница.
Жюльетта любопытна, обожает всякие события, и ей всегда хочется принимать в них участие.
— Ты знаешь нашу парикмахерскую напротив? Я хожу туда причесываться, так вот однажды там взорвался газ. Взрыв был такой силы, что у меня распахнулись окна. Ну, я, конечно, к окну, гляжу — народ столпился. Из витрины рвутся огонь и дым. Приехала пожарная команда. Ну, думаю, надо бежать спасать. А тут я только что купила внуку красный шлем для мотоциклета, я мигом — шлем на голову и бегу вниз. Полицейские обступили тротуар и никого не пускают. Я в шлеме лезу вперед. А полицейский меня отпихнул: «Вы что, мадам? Куда вы лезете? Что тут вам, Вьетнам, что ли? А ну-ка, отправляйтесь отсюда…» Так я и не попала на помощь в свою парикмахерскую.
Жюльетта очень дружит с внуками, сыновьями Франсуазы.
— Этот мой Эрик просто гениальный парень. Представь себе — сразу три языка изучает. Уже может говорить по-русски, хорошо говорит по-английски и по-немецки. Историю знает потрясающе! Спроси его о любых событиях в любой стране, в любом веке — все расскажет, да еще со своей точки зрения. Но, конечно, как и все нынешние студенты, постоянно все вокруг критикует. Зять мой Андрэ приходит в бешенство. Представляешь себе, наш Андрэ, блюститель государственного порядка, финансовый агент по налогам в игорных домах и ресторанах, всегда такой аккуратный, добропорядочный, и вдруг — сын вольнодумец! Мелет бог знает что! Крик идет, скандал, чуть не драка. Франсуаза, бедная, едва сдерживает их обоих.