Воля дороже свободы
Шрифт:
– Оп-па! – гаркнул Кила. – Зашибись, работает!
Петер медленно встал с места и сделал шаг назад.
Другой Петер – тот, что стоял перед ним – оглядел себя и ухмыльнулся.
Ухмыльнулся подобострастно и глумливо, знакомой усмешкой Чолика, особенно гнусно смотревшейся на бледной мальчишеской физиономии.
Обманка и впрямь сработала как надо: полностью скрылась сама и поменяла облик того, кто её надел. Перед Катом стояли два совершенно одинаковых худощавых паренька пятнадцати лет в совершенно одинаковых куртках и штанах, на которых виднелись
– Отче, всё ли хорошо? – спросил Чолик. – Можно снимать, или ещё как проверить?
Обманка изменила даже его голос. Не справилась только с заискивающими интонациями. Ну, и запах он него шёл совершенно не Петеровский: смердело водкой, тухлым потом и гнилыми зубами.
– С-сымай, – разрешил Кила. – Да вторую испытать не забудь.
Раздался щелчок. Чолик принял родное обличье, полностью соответствовавшее запаху, и снял маску. Ухмылка так и не сошла с его лица, даже стала почему-то шире.
Настоящий Петер вернулся за стол.
– Ничего себе, – сказал он дрожащим голосом. – Как в зеркало посмотрелся…
Кила отхлебнул из своей четвертной бутыли – там оставалось на самом донышке.
– Ну ш-што, доволен, Дёма? – спросил он. Глаза у него были белёсые от водки и распускались врозь.
– Благодарствую, отче, – сказал Кат.
Кила повёл ушами и наклонился, попирая стол огромным животом.
– А крале-то помочь не надо? – спросил он громким шёпотом. – Голодная, поди, с-сидит? Ты скажи, я всё понимаю.
Кат провёл рукой по волосам.
– Благодарствую, – сказал он снова. – Ей никак не поможешь.
XVII
Человеку свойственно думать о себе. Это просто, разумно и приятно. Это помогает выжить в опасной ситуации и способствует процветанию в ситуации благополучной. Это, в конце концов, естественно: думать о себе каждый умеет с детства.
Думать о других – занятие, напротив, довольно трудоёмкое и зачастую безрадостное. Тот, кто думает о других, впустую расходует собственное время. А если он что-то для других ещё и делать начнёт, то рискует лишиться имущества, свободы или жизни. Притом, в большинстве случаев он не получит за свои деяния никакой благодарности. Наоборот: те, ради кого он старался, упрекнут, что старался слишком мало. И вскоре даже имя его забудут. Да, думать о других – неразумно, а делать что-то не для себя – верх глупости.
Но Земля ещё цела только потому, что находятся придурки, которые поступают наперекор разуму.
Лучший Атлас Вселенной
Ночь в Разрыве была холоднее всех ночей, что мог припомнить Кат. Не спасал даже плащ из ткани-самогрейки: стужа просовывала ледяные щупальца за воротник, забиралась снизу под полы, втягивалась в рукава.
Но Петер донимал Ката куда сильнее стужи.
– Видишь, –
Он старательно произнёс на чужом языке последние два слова.
Кат сплюнул под ноги. Плевок затрещал от мороза.
– Это самое глупое из твоих требований, – луч фонаря рыскал по земле, высвечивая кусты песчаного винограда. – Мы идём грабить настоящих душегубцев. Людей, которые нас застрелят, не моргнув глазом. И ты говоришь мне никого не убивать? А если не будет другого выбора?
Петер дышал тяжело, с присвистом.
– Просто… Если кто-то умрёт, чтобы Ирма выжила, – он кашлянул, – пусть даже совсем никчёмный человек… Она сама не стала бы…
– Хватит, – сказал Кат. – Считай, тебе повезло. Обманка не работает с трупами. Всё.
Пневма толкала и толкала вперёд, и не было никаких признаков, что они приближаются к точке перехода. Плащ, казалось, вовсе утратил способность греть.
– А ты можешь пообещать, что не станешь никого убивать, если…
– Тебе повезло дважды, – перебил Кат, повысив голос, – поскольку полмесяца назад я принёс с Кармела для Килы вот эту игрушку. Ей можно завалить человека насмерть, а можно только оглушить. Нам нужен, стало быть, второй вариант.
– Я имею в виду – потом, – робко сказал Петер. – Ну, после того, как мы снимем копии…
– Трижды! – Кат развернулся и ткнул пальцем в грудь Петеру. – Трижды тебе повезло. Потому что я оказался таким олухом, что согласился помочь. Сейчас советую помолчать, потому что ты меня достал до кишок. Ещё одно слово – и я, клянусь духом, отдам тебе эту палицу вместе с масками. И ты попрёшься туда в одиночку. Духом клянусь!
Петер шмыгнул носом и промолчал. В молчании его явственно слышалось несогласие.
Кат в который раз подумал, что можно было бы попытаться выкупить Ирму у рейдеров. И в который раз эту мысль отверг. Во-первых, Кила на прощание отсыпал не так уж много золота; по вельтскому курсу – тысяч на десять марок. Красивую девочку торговцы живым товаром наверняка оценят дороже; особенно если учесть, какой штраф они заломили с Эндена за троих сбежавших рабов. Ну, а во-вторых, идти на сделку с рейдерами намного опаснее, чем тайком пробраться к ним на склад. Лох, который светит деньгами перед лихими людьми, в лучшем случае просто останется без денег. А в худшем…
Тут Кат сообразил, что пневма больше не толкает его невесть куда. Настал, наконец, момент покинуть это холодное дикое место – ради того, чтобы попасть в место, которое будет ещё хуже.
– Подарок профессорский не потерял? – спросил Кат, нащупывая под воротником булавку.
Зашуршала ткань куртки. Петер вынул из внутреннего кармана свёрток и протянул его Кату – держа в плотно сомкнутой горсти, словно пойманного мотылька.
– Посвети.
Петер взял у него фонарь и направил луч на руки.