Вооружен и очень удачлив. Трилогия
Шрифт:
Студент упрямо замычал и злобно толкнул двери плечом.
— Бьется наша птичка в клетке, — прокомментировал Макарий и вдруг охнул: — А ведь я, кажется, знаю!
— Все ты врешь! — вскинулся Квайл, в бессильной обиде колотя кулаками по бездушному металлу дверей. — Это неправда!
Повисла пауза, нарушаемая лишь негромким шепотом Макария и протестующими восклицаниями Ужки. Наконец пальцы Вольдара нервно забарабанили снаружи.
— Студент, — ласковым тоном забойщика крупного рогатого скота поинтересовался он. — А ну признавайся, рыжий курицын
Отпираться было глупо.
Квайл опустил плечи и прижал ладонь к тому месту на своем теле, где немного в стороне от заднего кармана, под льняным исподним, под бледной кожей давно не видевших солнца бедер зубрилы-студента была вшита плоская плашка самого дорогого в мире умного металла. Прикосновение придало ему уверенности в себе.
— Не украл, а взял для научного эксперимента, — с вызовом сказал он. — А что?
Тор. Приют святого Паллы
Когда запыхавшийся брат Нилс подбежал к воротам приюта, его уже ждали. Настоятель лично стоял за решеткой, нервно теребя связку ключей.
— Скорей! — Против обыкновения, он даже не спросил своего монаха о сборах. Просто отпер замок, кинул ключи ожидающему неподалеку брату Миту и заспешил к дверям, увлекая за собой Нилса. В рукаве, за который схватился настоятель, предательски зазвенело, но старик не обратил на это внимания: он так торопился, что взлетел по лестнице, пропуская ступени. Затем, не омыв рук, нырнул мимо апсиды с изображением Господа в боковину церковного зала, к исповедальным кабинкам.
— Садись!
Руки в коричневых старческих пятнышках тщательно притворили первую дверь исповедальни, потом — вторую и задернули тяжелую штору: меры предосторожности, которые применялись в исключительных случаях вроде принятия исповеди от церковного начальства или особы королевской крови, путешествующей инкогнито. Брат Нилс понял, что разговор предстоит серьезный. И не ошибся.
— Скажи-ка, сын мой, — явно волнуясь, начал настоятель, — готов ли ты выполнить для приюта и лично меня одно э-э-э… деликатное поручение?
Брат Нилс послушно вытянулся в струнку:
— Что необходимо сделать?
— Найти брата Михаила. Только что я принимал исповедь на «Санта-Фаррала», отпускал грехи одному несчастному. Брат Михаил был со мной, нес свириллион…
Нилс понимающе кивнул, пряча в складки капюшона усмешку. Использование больных в качестве бесплатной тягловой силы было в приюте делом обычным. Именно они катали бочки с вином и грузили на телеги ящики с полными бутылками для отправки.
Что же касается свириллиона — громоздкой бандуры с начинкой из глиняных трубочек с отверстиями и приделанными сбоку мехами для подачи воздуха, то его вообще могли поднять немногие. А уж с задачей тащить свириллион вслед за настоятелем (который исповедовал грешников не иначе как под жуткие потусторонние звуки) и вовсе справлялся один Михаил. Крепкий, как пахотный вол, бледнолицый северянин играючи взваливал на плечо ремень с инструментом
— Брат Михаил сбежал, — коротко сообщил настоятель. — Вместе со свириллионом. Сначала я думал, что мой подопечный вернулся в приют, но здесь его нет, я обыскал все. Если бы брат Хаспер не уехал на рынок со свежей партией крепленого «Мирры святого Паллы», я бы послал его, но сейчас у меня нет выхода. Я вынужден просить тебя о помощи. Обойди город и найди Михаила! Немедленно!
— Из-за этого и звонили? — удивился Нилс. — Вы опасаетесь за инструмент?
Старик нетерпеливо сжал кулаки:
— Да гори он синим пламенем, гроб с музыкой! Мне нужен сам Михаил! Срочно! Если окажет сопротивление — лишай сознания и тащи волоком!
— То есть как? — совсем растерялся Нилс.
— Быстрее! — Пальцы настоятеля принялись перебирать четки с такой скоростью, что отдельные бусины слились в единую янтарную окружность. — Иначе он может кому-нибудь проговори…
Уже вскочивший выполнять поручение монах замер с наполовину выпрямленными ногами.
— Что-о?
— Черт! До чего не вовремя уехал Хаспер! Сдвинешься ты с места или мне придется вызывать профессионального бойца?!
Вот сейчас настоятель явно сказал больше, чем собирался, понял Нилс. Прокол. Подобное выражение лица он несколько раз наблюдал у прохожих, виновато разводящих руками — нет денег, монах, прости — и тут же роняющих на мостовую туго набитый кошель. Что же натворил безобидный полудурок, если приор готов заполучить его любой ценой? Даже без любимого свириллиона? И без сознания?
— Вы что-то недоговариваете? — тактично спросил Нилс, нарочито медленно опускаясь обратно на лавку. Голубые глаза выжидательно уставились на настоятеля.
— А… ладно! — скрипнул зубами старик, коротко, зло ударяя по стенке исповедальной кабинки. Не привыкшее к жестокому обращению дерево жалобно скрипнуло. — Скажу! Будем надеяться, Михаил не успеет поделиться секретом с прохожими. Лучше скажу тебе, чем кому-то чужому. Придвинься.
Нилс послушно умостил на твердом сиденье круглый зад и подставил красное от любопытства ухо.
— Признайся, сын мой, не думал ли ты когда-нибудь о том, чтобы разбогатеть? — с небывалым волнением в голосе вопросил настоятель.
Неужели банальная проверка на истовость веры? Возможно, учитывая конец срока службы. Нилс недоуменно вытаращил глаза, перекрестился, стараясь не слишком звенеть припрятанными в рукаве монетами, и с достоинством начал: — Да я… никогда в жизни! Если вам кто наплел про меня всякое, то это все ложь! От начала до конца ложь, вот крест! Разве Господь наш не повелел нам жить в скромности и лишь в мире ином получить вознаграждение за…
— Ну да, ну да! — нетерпеливо перебил его настоятель. — Но разве не болит твое сердце за несчастных и убогих? Неужели не страдаешь ты, на их метания глядючи? Не хотелось ли тебе облегчить путь мирской этих бедолаг… э-э-э… скажем, построив для них еще один дом?