Вопреки искусству

Эспедал Томас

Марте Хуке пишет: «Утром я втискиваю себя в одежду».

По утрам я втискиваюсь в одежду, она слишком тесная, она мала мне. Пиджак еле налезает на меня. Рубашка, брюки, ботинки и пиджак, мои желания не совпадают с тем, чего хочет моя одежда.

Голос становится тонким. Горло словно сжимается. Язык утончается. Рот шире, голос приятнее и громче, таким можно позвать дочь.

Даже глаза меняются. Теперь я вижу иное.

Отрастают волосы и ногти. Ноги вытягиваются.

Шаги становятся шире, походка делается плавной.

Вскоре при беге мне нужно будет забирать волосы в хвост.

Спальня, она синяя. Ледяные голубые обои с вышитыми на плотной ткани серебряными лилиями. Английские обои с ледяными цветами, их чашечки едва приоткрыты, словно они цветут на морозе, будто природа изменилась и живет теперь по законам вещей. Пластмассовые цветы в вазе на тумбочке. Двуспальная кровать с коричневым покрывалом. Белые подушки, белое одеяло, белая простыня, внезапное чувство счастья, свободы, пустоты.

Тяжелые коричневые шторы. Лучше задернуть их, оставив маленький просвет в середине, узкую полоску света, царапину сентября или апрельскую прореху, такая появляется, когда разрезаешь ножом ткань.

Сон тоже меняется: теперь я сплю беспокойнее, чаще просыпаюсь, будто слух обострился. Или уши торчат как-то иначе?

Новое ухо, оно вырастает из старого.

Будто моя кожа — это воск, обретающий новые формы, кожаная оболочка наполняется плотью. Сон будто растягивает и сжимает кожу, образуя новое тело поверх старого, приходится спать в ином положении.

Сны тоже изменились. Я сплю в белой ночной рубашке.

Свет включен, но его мало, отдергивают шторы, зажигают все лампы, светло не становится.

Имя произнесено, множество раз. Это неправильное имя.

Крылатое лицо с острыми чертами, похожее на человеческое, оно опускается на грудь спящего и высасывает его дыхание. Приятный холод, надежный и теплый, я хочу проснуться, но не могу.

Комнаты тоже изменились. Окно спальни выходит на море. С противоположной стороны фьорда виден Аскэй, похожий на морскую плотину. Остров и тучи, тяжелая серебряно-серая пелена облаков, застилающая небо и свет. Остров словно отбрасывает тень на окно спальни.

Дуб перед домом просовывает ветви в окно, прямо в спальню, я сплю на верхушке дерева. Листья сохнут, меняют цвет и опадают, возле кровати валяются желуди.

Мой язык тоже изменится, исподволь, как бывает, когда заменяешь одно имя на другое, одно предложение на новое. Первая фраза должна быть мягкой, как воск.

Первая фраза — мы прорабатываем ее, подбираем слова и склеиваем их другими словами. Липкий мягкий словесный ком. Мы выстраиваем структуру, можно сказать лепим куб и заполняем его словами. Проступает узор, фраза наполняется светом.

Первое

предложение должно быть мягким. У меня с дочерью есть общее: мы оба потеряли мать.

Мы вместе завтракаем на кухне, сейчас раннее утро, а в половине девятого у нее начинаются уроки. Школа расположена в Ольсвике, на полпути между Островной улицей и Аском. Моя дочь живет в двух мирах, у нее есть старые подруги с Аскэя и новые с Островной. Она курсирует между двумя мирами, а я пытаюсь спокойно жить в одном из них. Я почти не двигаюсь.

Я не хочу.

Я брожу по дому. Здесь три этажа — в цоколе гостиная, на втором этаже столовая с кухней, а на верхнем — спальни.

Я поднимаюсь и спускаюсь по лестницам.

Не знаю почему, но я люблю эти лестницы, люблю шагать по ступенькам вверх и вниз, сидеть на них. Я поставил кровать под лестницей и сплю там, когда у меня возникает желание перемен или когда не могу уснуть, когда я напуган, у меня бессонница и мне нужно где-нибудь укрыться.

Это как спать в гнезде, в пещере, в норе.

Иногда мой сон похож на сон зверя, а порой — на сон матери.

Я лежу и жду, прислушиваюсь. Даже во сне я жду, когда она вернется домой.

Я и во сне слышу ее и слышу, когда ее нет.

Мы завтракаем, я заворачиваю ей бутерброды, и она бежит на автобус. Я сажусь на ступеньках, там, где сидела мать, прикуриваю и затягиваюсь, как она. Иногда в моем голосе слышится голос матери. Дочери я говорю то же самое, что мама говорила мне. «Приберись в комнате. Не гуляй допоздна». В этом доме есть свои правила.

Законы дома. И я следую им.

Каждый день перед ужином я иду в магазин за молоком, хлебом и сигаретами. Закупаю продукты для завтрака, полдника и ужина. После ужина я делаю уборку — мне нужно пропылесосить дом и вымыть посуду. Я стираю постельное белье и одежду и, если нет дождя, развешиваю все на сушилке возле дома.

Я вдыхаю запах свежевыстиранного белья.

Запах верхней одежды в прихожей. Я утыкаюсь носом в вещи и вижу ее образ.

Сегодня вымыл окна в гостиной. Потом вышел на улицу и заглянул в окно. Зашел в дом и выглянул наружу. Не бог весть какой подвиг, но я обрадовался.

Глядя на дом, всегда представляешь себе его жильцов.

Мы живем в доме на несколько семей, соседи мне нравятся — и молодая пара слева, и пожилая справа. Мне кажется, нам живется ничем не лучше и не хуже, чем им.

Мне нравится прислушиваться к звукам из их квартир, соседским звукам. Они доносятся до меня и сверху, и снизу. Старички из квартиры справа пенсионеры, женаты уже около сорока лет, почти все лето они проводят на террасе под навесом, рядом с обогревателем, слушают радио и тихо разговаривают. Я слышу, как он рассказывает что-то, а она смеется. Я слышу, что они все еще любят друг друга.

У соседей слева есть кошка, бело-серая ангорская кошка, она часто пролезает под изгородью в мой палисадник и всегда ложится на свое излюбленное место под рябиной, она даже выкопала себе там ямку. Это очень красивая кошка. Если я вижу, что она собирается пролезть ко мне в палисадник, то выбегаю в сад и прогоняю ее.