Вопреки всему
Шрифт:
— Какого дьявола вы здесь себе позволяете?!
Луиза ухватилась за края мусорного бака, колени у нее подогнулись. Лоб сделался липким от пота, челка упала на глаза. С трудом она разглядела сквозь эту завесу один из тех домов, которые подновили. Это объясняло, почему негодование было столь глубоким.
— Простите, пожалуйста, — задыхаясь, еле выговорила она.
— Убирайтесь от моего мусорного бака! — пронзительно выкрикнула женщина в восточном халате. — Прочь отсюда, занимайтесь этим в своем притоне. Вы омерзительны!
— Это не моя вина. Прошу вас,
— Проклятые наркоманы! Забирай с собой свои вонючие иглы!
Женщина спустилась на одну ступеньку, угрожающе размахивая широкими рукавами халата. Луиза решила отступить. Ей никогда не приходилось вступать в драку с женщиной в восточном халате, скорее напоминающем тунику, но это и не числилось в списке тех деяний, которые она намеревалась совершить до того, как умрет.
Она удалилась не слишком уверенным шагом и услышала, как позади захлопнулась дверь дома. Добравшись до низенького каменного забора перед соседним домом, Луиза опустилась на него. Иголочки растущей перед домом ели покалывали ей затылок. Луизу это не беспокоило. Ей просто очень нужно было посидеть вот так под большим рождественским деревом и подумать о том, что делать дальше. Ее извечный пакет от Кооперативного общества с местными газетами и анкетами центра по трудоустройству по-прежнему болтался у нее на запястье, но теперь она была не слишком уверена в том, что ей стоит пойти к Эшу. Что, если ее снова вырвет? Что говорит ей собственное тело? Не ходи к Эшу. Ты собираешься родить ребенка, и незачем строить разные фантазии.
Луиза закрыла глаза и опустила голову так, что коснулась подбородком груди. Никаких фантазий. Если Салли права, может, и вправду лучше дать сейчас обет целомудрия.
Но с другой стороны, если она не может что-то делать, то поиграть с идеей еще можно, не так ли? До тех пор, пока выпирающий живот не отпугнет от нее всех. Потом она совершит вполне благопристойный поступок и поселится в монастыре. Если ее примут, разумеется.
— Луиза?
Она резко вздернула голову. Эш стоял прямо перед ней, прыгая с ноги на ногу и весь дрожа. Что и неудивительно, поскольку он был одет в свои хорошо проветриваемые сквозь дыры джинсы и футболку — ту самую, с названием неизвестной музыкальной группы и дыркой на животе, под самой грудью. Луиза с трудом удержалась от вскрика. Спросила:
— Чтоб мне провалиться, давно ты так стоишь?
— Всего несколько секунд. Я решил, что ты заснула. — Он широко улыбнулся. — В общем, я тебя увидел из дома. Он как раз напротив. Вон, с зеленой дверью.
— Ах вот как. — Стараясь сохранить собственное достоинство, Луиза выпрямилась. Рождественская ель все еще обрамляла ее лицо своими ветками, но об этом поздно было беспокоиться. — Я вижу. Ты извини. Мне надо было на минуточку присесть. Я долго шла пешком и устала. Это все мой вирус, который я где-то подцепила, а он меня просто измучил. — Эш слушал ее, склонив голову
— Ладно, это пустое. Так идем в дом? Я уже поставил чайник.
Луиза последовала за ним, восхищаясь его альпинистскими ботинками на толстой подошве. Это так мужественно. Они поднялись на крыльцо по ступенькам скорее желтым, чем белым, и вошли в темную переднюю. Луиза остановилась, дожидаясь, когда Эш запрет дверь. Они прошли в кухню в задней части дома.
— Дом гораздо просторнее, чем кажется снаружи. В нем очень славно.
— Он не кажется таким уж большим, когда собираются все, — возразил он. — Мы снимаем два первых этажа на пятерых. Заходи. Сейчас дома только я и Карен. Она наверху и, кажется, спит. Мы можем посидеть здесь, если хочешь.
Луиза вошла в кухню. Здесь царил полный беспорядок. Груда вымытой посуды громоздилась на сушилке. Видимо, никто здесь не горел желанием или не имел времени поставить вещи на место. Луиза принялась читать этикетки на банках и бутылках. Кто-то вроде бы увлекается кулинарным искусством, если судить по количеству кухонных принадлежностей, втиснутых в керамический горшок. Может, это Карен, подумала Луиза, и снова расстроилась. Ей не хотелось думать о Карен, которая спит наверху.
— Значит, вы все друзья? Наверное, нелегко делить жилье с таким количеством людей.
Эш рассмеялся и взял две кружки из немалого количества вымытых. При этом несколько сохнувших ножей соскользнули с полки и упали в раковину, но Эш вроде и не заметил.
— Я привык. Это цена, которую платишь за право жить как тебе хочется. Я знал Джинджера и Карен до того, как переехал сюда. Она его сестра, а с ним мы дружны много лет. Двое других нашлись случайно, однако уезжать не хотят, а нас это устраивает. Нам нужны деньги на оплату дома.
— А Карен… она тоже безработная?
— У Карен есть собственные средства, и у Джинджера тоже. Остальные из нас выкручиваются как умеют.
— Понятно.
— Я имею в виду, что у меня нет надежного гнезда. — Луиза ждала продолжения. Она-то понимала, что значит не иметь надежного гнезда. — А у этих двоих есть. Но я не жалуюсь. Джинджер работает, а Карен нет. Сейчас не работает. У нее была работа в баре, но она ее потеряла.
— О Боже, — сочувственно округлила глаза Луиза.
— Не жалей ее. Она работает для развлечения, когда придет настроение. Она платит за все — за счет своего отца. Садись к столу. Давай потолкуем.
Луиза отодвинула тяжелый деревянный стул и села. Стол был широкий, крепкий и весь завален старыми воскресными газетами. В тоне Эша, когда он говорил о Карен, было нечто интригующее. Что-то не совсем уважительное.
— А у твоих родителей нет денег?
— Мои родители со мной в разводе.
— Они что?
— Я с ними не вижусь. Больше не вижусь. Это скучная история. А ты?
— О, мой отец умер. Мама живет в Кенте, работает в одном из отделов службы здравоохранения.
— Правда? — Он сейчас не смотрел на нее, разливая по кружкам чай. — Давно это случилось?