Вопреки женской логике
Шрифт:
— Ради чего? — только и спросила, будто ударяя под дых, заставляя опустить взгляд вниз, разглядывая четырехлистный клевер, растущий здесь повсеместно, а затем опустить плечи, суя в карман черных брюк руки.
— Я думал, что просто поинтересуюсь, как у них дела, — рассеяно начал Гордей, невольно вновь поддаваясь искушению нервно провести ладонью по своим волосам, ероша их. Задрал голову, рассматривая нависающие облака, задумчиво вздыхая, — знал, что Харьков способен заходить туда, куда нам запрещен доступ. А главное — спускаться на Землю. Это понял еще там, в Раю, — он перевел взор на Наташу, молча слушавшую каждое его слово,
— Поверил сыну Люцифера? — насмешка проскользнула в голосе, но лицо оставалось серьезным, как и тяжелый взгляд, пронизывая до самой глубины души, выкапывая наружу все его страхи и сомнения, которые он прятал много лет под толстым слоем самоуверенности.
— Не так уж важно, во что поверил, — пожал плечами, качая головой, — мама едва оправилась от моей смерти, как сначала заболел отец на нервной почве, а после сестра ввязалась в такие неприятности, что неизвестно какими будут последствия. Наташ, я знаю, ты не понимаешь, что такое семья. Можно говорить, что они справятся сами, все так делают, не моя смерть тому виной. Все это лишь неурядицы, однако… — замолчал, ожидая ее ответа, но его не последовало. Девушка продолжала хранить глубокомысленное молчание, на секунду, Гордей даже засомневался, что она пойдет с ним. Там их разделяют сотни предубеждений, десятки двойных стандартов, принципов и даже круг общения. Она снова станет ничего не ценящей богатой девочкой, а он простым парнем с самой обычной зарплатой, которую Наталья за раз оставляет в супермаркете с безумно дорогой, но очень полезной едой.
Не стала, просто шагнула вперед, обвивая мужскую шею, пряча лицо на его груди, обжигая влажными каплями кожу сквозь материю рубашки.
— Нат… — тихо прошептал парень, обнимая в ответ.
— Не вздумай что-то сказать про слезы, понял стрелочник? — прогундосила девушка, старательно сдерживаясь, едва слышно всхлипывая, зарываясь сильнее в ткань темного пиджака, сжимая в пальцах, стараясь запечатлеть каждое мгновение в памяти. Наплевать, что там написано в правилах — никто не запрещает людям мечтать о невозможном.
— Хватит тискаться. Пока наобжимаетесь, вся округа сбежится! — прервал драматичный момент раздраженный голос Харькова, а Наташа, отступив, вытерла слезы, обмахиваясь руками.
— Тушь не потекла? — вновь став самой собой, задала вопрос, приняв независимый вид, а губы Гордея растянулись в улыбке.
— Ты и с подтеками туши красивая.
— На всякий случай, не могу же я вернуться на родину страшной как крокодил. Не поймут, — фыркнула, разворачиваясь, но в последний момент остановилась, резко повернувшись, приподнялась на цыпочки, впиваясь в губы, поцелуем, снесшим крышу им обоим. Лавиной накрыло с головой, запирая навечно в маленьком пространстве, где были только они двое. Глухое пространство, толстые стены, не дающие никому возможности вмешаться в течение их собственного времени. Всего несколько секунд, может минут, но самых-самых счастливых.
— Наконец-то, — проворчал Демьян, отводя взор, когда ребята подошли к нему, держась крепко за руки. Вооружившись самым натуральным пером с чернилами, с деловым видом раскрыл Книгу Судеб, не позволяя никому из них сунуть любопытный нос.
— Нечего тут, — шикнул, щелкнув кончиком пера по лбу Наташи, широко улыбаясь, — ну что домой?
— Кстати говоря, — вдруг вспомнил Лавров, недоуменно вскидывая
Демьян махнул рукой, плюнув на кончик пера, важно макнув его в чернильницу, произнеся:
— Фигня это все, придумали, чтобы мотивацию у ленивых отбивать. Это только в книжках загадочные загадки, а в канцелярии все проще простого, — заявил так уверено, покрутив между двумя пальцами письменный инструмент, а затем отложил, вытаскивая под ошарашенные взгляды самую обычную штрих-ленту для корректировки текста.
— Издеваешься? — взвился Лавров, чувствуя, как разрушены все его последние представления о небесной жизни. Особенно, когда Харьков, закусив кончик языка, принялся затирать прописанные строки в судьбе самого купидона, — это что, вот так корректировка жизни выглядит?!
— А ты думал, мы тут толмуды строчить станем? — Демьян потряс книгой, закатывая глаза на возмущение исказившее черты обоих, — чего вам не нравится опять? Вы представляете, сколько таких книг писать придется, если всех по два раза переписывать!
— Вот ничего не меняется. Что помираешь, что нет, — вздохнула Наташа, застыв выжидающе. Несколько минут сипения, скрип колесика штриха, ворчание Демьяна. Вздохи Гордея, а главное, поднимающееся раздражение от вынужденного бездействия.
— Долго нам еще? — Лавров сжал пальцы Таракановой, нетерпеливо притопывая ногой. Не ясно, чего он ожидал. Может какого-то ангельского пения или разверзшихся облаков, может какого-нибудь божьего проведения. Ничего, абсолютно ничего не происходило. Как стояли посреди сада под ручку, так и продолжают. Харьков исправил последнюю строчку на странице Наташи, а после поднял голову, улыбнувшись.
— Ну, пока неудачники, — помахал пальчиками, не дав осознать, что сейчас произошло.
Вот они стояли на твердой земле, а вот уже летят с воплем вниз по темному тоннелю. Мимо проносится жизнь, словно перед смертью. Лавров и не понял, как отпустил Наташину руку, зато отчетливо заметил тот самый свет в конце, постепенно теряясь в гуще собственной жизни, мелькающей вокруг него пестрым потоком сцен, будто из старой киноленты. Падая и стирая навсегда собственное существование из жизни Небесной канцелярии.
— Вот и все, — радостно было объявил Харьков, подняв руки, подпрыгивая на месте, случайно задевая чернильницу, проливая черной густой жижи прямо на страницу. Секунды хватило, чтобы осознать степень катастрофы, а затем обе ладони прижались к щекам, взгляд заметался в панике, выискивая способы спасения, пока жирная клякса продолжала расползаться, пачкая все вокруг и заливая прописанные строки.
— Ой-ой, че делать-то?! — выдохнул в ужасе Демьян, а затем недолго думая, захлопнул книгу, с опаской оглянувшись и подскакивая на месте. Злополучная чернильница была отброшена в кусты, как орудие преступления вместе с пером, а штрих заботливо прикопан под камнем.
— Ничего, положу все обратно, а там глядишь, не заметят. Подумаешь мелочи какие, клякса да клякса. Она маленькая, никто не поймет… — бормотал про себя, пытаясь запихнуть здоровенный том под толстовку, дабы незаметно протащить через смотрителей врат Рая, но замер, услышав за спиной голос существа, которого меньше всего ожидал сейчас видеть.
— Иду, смотрю и думаю: «Не мой ли это сынок тут пакостит». Глянь, точно он! Скажи мне, Михаил, почему 6665 девочек выросли умными, а последний весь в мамку?