Вопрос и ответ
Шрифт:
И вдруг — опять вспышка Шума.
Я стою в выгребной яме.
А спэкл — надо мной.
Поднимаю голову.
И в первом же ряду.
Он, 1017-й.
Надо мной.
С огромным камнем в руках.
Он стоит молча и неподвижно, но если решит бросить в меня этим камнем и попадет, мало мне не покажется.
— Значит, вот как? — кричу я ему. — Вот чего ты хочешь?
1017-й молча пялит на меня глаза.
Я медленно тянусь за винтовкой.
— А теперь что скажешь? — спрашиваю я, и он видит, как решительно я
Я готов дать отпор, готов, как никогда.
Готов хоть сейчас…
Приклад винтовки уже под моей рукой.
Но 1017-й просто смотрит.
А потом бросает камень на землю и возвращается к своему куску брезента. Я провожаю его взглядом: пять шагов, десять., уф, ушел. Я немного обмякаю.
Начинаю выбираться из ямы и тут… слышу это.
Цоканье.
Наглое мерзкое цоканье.
И все, меня не остановить.
Я бросаюсь за ним и ору сам не знаю что и Дейви в ужасе оборачивается но я уже вбегаю под брезент за 1017-м держа винтовку над головой как сумасшедший ей богу как дикарь какой-то и 1017-й оборачивается но я не даю ему шанса закрыться и с размаху впечатываю приклад ему в лицо и он падает а я снова заношу винтовку и опускаю ее и он пытается защититься но я бью еще и еще…
По рукам…
По лицу…
По тонким губам…
Шум ревет…
Я бью…
И бью…
И бью…
И ору…
Я ору…
ПОЧЕМУ ТЫ УШЛА?
ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ БРОСИЛА?
И тут отчетливо хрустит сломанная кость.
Звук этот наполняет воздух, он громче чем дождь и ветер, вместе взятые, нутро у меня сжимается, в горле встает липкий ком.
Я замираю как вкопанный.
Дейви пялится на меня с разинутым ртом.
Спэклы испуганно разбегаются.
А с земли на меня смотрит 1017-й, кровь хлещет из его странного носа и из уголков слишком высоко поставленных глаз, но сам он не издает ни звука, ни Шума, ничего…
(мы в лагере на земле лежит мертвый спэкл и Виола так напугана она пятится и всюду кровь я опять это сделал я опять… ох черт побери Виола зачем ты ушла…)
1017-й просто смотрит.
И клянусь, в его глазах — ликование.
23
ЧТО-ТО БУДЕТ
— Насос как новенький. Хильди!
— Спасибо, Уилф. — Я вручаю ему поднос с горячим свежим хлебом, от него так и пышет жаром. — Отнесешь это Джейн? Она накрывает стол к завтраку.
Он берет поднос — в Шуме звучит незамысловатая мелодия — и выходит из кухни с криком:
— Жена!
— Почему он зовет тебя Хильди? — спрашивает Ли, возникая на пороге с полной корзиной муки. На нем рубашка без рукавов, а руки по самые локти покрыты мукой.
Секунду я смотрю на них и тут же отвожу взгляд.
С тех пор как Ли попался на глаза сержанту Хаммару и больше не может ездить в город, госпожа Койл ставит нас работать вместе.
Нет, я никогда ее не прощу.
— Так звали одну женщину, которая выручила нас из беды, — отвечаю я. — Для меня это большая честь.
— А под «нами» ты имеешь в виду…
— Нас с Тоддом, да. — Я забираю у него корзину и с грохотом ставлю на стол.
Наступает тишина — как всегда, стоит упомянуть Тодда.
— Никто его не видел, Виола, — осторожно говорит Ли. — Но наши-то в основном по ночам в городе бывают, так что…
— Даже если б она его увидела, мне бы все равно не сказала. — Я начинаю рассыпать муку по мискам. — А вообще она думает, что он давно умер.
Ли переступаете ноги на ногу:
— Но ты с ней не согласна.
Я смотрю на него. Он улыбается, и я ничего не могу с собой поделать — улыбаюсь в ответ:
— И ты мне веришь, так?
Он пожимает плечами:
— Уилф верит. А ты даже представить себе не можешь, какой вес тут имеет слово Уилфа.
— Да уж. — Я выглядываю в окно на улицу, куда недавно ушел Уилф. — Не могу.
День проходит без толку, как и все остальные, но мы хотя бы готовим. Да, это наше с Ли новое задание — стряпать на весь лагерь. Мы научились не только печь хлеб, но и молоть муку. Мы мастерски снимаем шкуру с белок, панцири с черепах и в два счета разделываем рыбу. Мы знаем, сколько продуктов нужно для супа на сто человек. Картошку и груши, подозреваю, мы чистим быстрее всех на этой дурацкой планете.
Госпожа Койл утверждает, что именно так выигрываются войны.
— Я не совсем за этим пришел в «Ответ», — говорит Ли, ощипывая шестнадцатую за день птицу.
— Но ты хотя бы пришел сам, — отвечаю я, принимаясь за следующую тушку. Перья в воздухе похожи на липких мух, пристающих ко всему подряд. Пучки зеленого пуха застряли у меня под ногтями, в сгибах локтей, в уголках глаз.
Я это знаю, потому что вижу Ли: его длинные светлые волосы и такие же золотистые волосы на руках — все в перьях.
Я снова заливаюсь краской и в сердцах продолжаю драть перья.
Проходит день, второй, третий, неделя… Потом еще одна и еще, а я стряпаю — с Ли, стираю — с Ли, безвылазно торчу три дня дома (потомушто за окном непрерывно льет дождь) — тоже с Ли.
И все же. И все же.
Что-то готовится, что-то будет, но никто не говорит мне что.
А я застряла здесь.
Ли швыряет ощипанную тушку на стол и берет следующую:
— Такими темпами этот вид скоро вымрет.
— Магнусу удается подстрелить только этих. Остальные слишком проворны.
— Да уж, целый птичий вид вымрет, только потому что в «Ответе» не нашлось толкового глазного врача.
Я смеюсь — чересчур громко. Сердито закатываю глаза — ну что за дура!