Вопрос и ответ
Шрифт:
— Я горжусь тобой. — Мэр берется за поводья. — Я горжусь вами обоими. Скоро вас ждет награда за труды.
Шум Дейви снова вспыхивает от удовольствия, а мэр выезжает за монастырские ворота.
— Слыхал? — Он дергает бровями. — Нас ждет награда, мой нежныйушлепок!
— Заткнись, Дейви.
Я уже иду вдоль одной из дощатых стенок в дальний конец здания, где остались последние метры свободного пространства и где теперь толпятся спэклы. Они пятятся, когда я иду мимо.
— Скоро привезут обогреватели! — говорю я им, рисуя в Шуме картинки. — Станет потеплей.
Но спэклы продолжают забиваться в углы и шарахаться от меня.
— Я сказал, станет потеплей!
Ах вы тупые неблагодарные…
Я замолкаю. Набираю в легкие побольше воздуха. Иду дальше.
Я добираюсь до самого дальнего края монастырских земель, где мы сколотили из лишних дощатых стенок небольшой закуток.
— Можешь выходить, — говорю я.
Минуту ничего не происходит, но потом из закутка вылезает 1017-й с рукой на перевязи — ее сделали из моей рубашки, которых у меня, между прочим, совсем немного. Он еще больше похудел, под кожей на месте перелома видна краснота, но она кажись сходит.
— Я раздобыл болеутоляющие. — Протягиваю ему пилюли.
Он выхватывает их, оцарапывая мне ладонь.
— Аккуратней! — цежу я сквозь стиснутые зубы. — Хочешь, чтобы тебя забрали, как всех больных спэклов?
Снова вспышка Шума — к этим картинкам я уже привык. Обычное дело: он стоит надо мной с винтовкой, я молю его о пощаде, а он все бьет меня и бьет и ломает мнеруку.
— Ну-ну, заливай, — говорю я. — Мне плевать!
— Играешь со своим питомцем? — спрашивает Дейви, выходя из-за угла со скрещенными на груди руками. — Знаешь, когда конь ломает ногу, его пристреливают.
— Это не конь.
— А… ну да, — ухмыляется Дейви. — Это овца!
Я поджимаю губы:
— Спасибо, что не проболтался па.
Дейви пожимает плечами:
— Да мне то что, ушлепок? Лишь бы нас без награды не оставили.
1017-й грубо цокает нам обоим, но васнавном — мне.
— Не очень-то он благодарен, — замечает Дейви.
— Вот-вот. Я уже два раза ему жизнь спас. — Я смотрю на 1017-го, смотрю ему прямо в глаза. — Но больше не буду.
— Ты только говоришь так, а потом как миленький спасешь. — Дейви кивает на 1017-го. — Даже его. — Он нелепо таращит глаза. — Ты ведь у нас такой нежный!
— Заткнись.
Но Дейви уже гогочет и убегает, а 1017-й просто смотрит и смотрит на меня.
А я смотрю в ответ.
Я его спас.
(я спас его ради нее)
(если б она была здесь, она бы увидела, как я его спасаю)
(если б она была здесь)
Но ее нет.
Я стискиваю кулаки и усилием воли заставляю себя их разжать.
Нью-Прентисстаун за последний месяц очень изменился — я вижу это всякий раз, когда возвращаюсь домой.
Отчасти это связано с наступлением зимы. Листья на деревьях покраснели и побагровели, а потом свалились на землю, оставив за собой голые зимние скелеты. Хвойные от иголок не избавились, но шишки посбрасывали, а ричеры прижали ветки к стволам, такшто теперь из земли торчат одни голые палки. Из-за всего этого — да еще из-за вечно хмурого неба — складывается впечатление, что Нью-Прентисстаун умирает от голода.
Так и есть. Армия вторглась в город под конец сбора урожая, поэтому запасы провизии тогда были, но за пределами Нью-Прентисстауна больше никого не осталось — а значит, неоткуда привозить еду, — да еще «Ответ» постоянно совершает набеги на склады. Как-то раз они целиком обчистили склад с пшеницей — сработано все было настолько чисто, что ни у кого больше не осталось сомнений: «Ответу» помогают горожане и военные.
Для горожан и военных это плохая новость.
Две недели назад запретное время перенесли на час, на прошлой неделе — еще на час. Теперь с наступлением темноты на улицах разрешено находиться только патрулям. Площадь перед собором стала местом для сжигания книг и пожиток тех людей, что помогали «Ответу». Там же после закрытия последнего лечебного дома мэр публично сжег ворох форменной одежды целительниц. Лекарство не принимает почти никто, кроме ближайших сподвижников мэра: мистера Моргана, мистера О’Хары, мистера Тейта и мистера Хаммара — жителей старого Прентисстауна, давнымдавно присягнувших мэру на верность.
Нам с Дейви вапще ни разу не довелось попробовать лекарства. Такшто и лишать нас нечего.
— Может, оно и будет нашей наградой? — гадает Дейви по дороге домой. — Может, он поделится с нами своим запасом, и мы наконец узнаем, что это такое.
Нашанаграда, думаю я. Мы.
Глажу Ангаррад по холодному боку.
— Почти приехали, девочка, — шепчу я промеж ее ушей. — Тебя ждет теплая, уютная конюшня.
Тепло,думает она. Жеребенок
— Ангаррад, — отзываюсь я.
Лошади — не домашние питомцы, и большую часть времени у них в голове творится черте что, безумие прямо, но зато теперь я знаю: если хорошо с ними обращаться, они к тебе привыкают.
— Или нам дадут женщин! — вдруг восклицает Дейви. — Ага, вдруг он уже приготовил для нас парочку? В кои-то веки станешь настоящим мужчиной.
— Заткнись, — говорю я, но до драки не довожу.
Мы не дрались уже сто лет. Видать, привыкли друг к другу.
Женщин мы тоже не видели очень давно. Когда упала башня, их снова заперли. Только в полях работают большие женские бригады — готовятся к следующей посевной, — но их охраняет множество вооруженных солдат. Мужей, сыновей и отцов они видят не чаще раза в неделю.
До нас доходят жуткие слухи: как солдаты проникают в женские общежития и творят там всякие ужасы, и никто их за это не наказывает.
А тюрьмы! Я их видел только со своей башни: несколько переделанных зданий на западной окраине города, у подножия водопада. Как знать, что творится внутри? Они далеко, и видит их только стража.
Прямо как со спэклами.
— Господи, Тодд! — не выдерживает Дейви. — Ну ты и шумишь! Можно хоть изредка не думать?
Я давно привык выслушивать от него такое. Но на этот раз он назвал меня «Тодд».
Мы спешиваемся в конюшне на главной площади. Дейви провожает меня до собора, хотя в конвое я больше не нуждаюсь.
Бежать-то мне некуда.
Я вхожу в главные ворота.
— Тодд!
Внутри меня поджидает мэр.
— Да, сэр.
— Ты всегда такой вежливый, — улыбается он, подходя ближе. Каблуки цокают по мраморному полу. — Кажется, ты стал поспокойнее. — Он останавливается в метре от меня. — Пользовался моим средством?
Не понял:
— Каким еще средством?