Вопрос и ответ
Шрифт:
Мы резко осаживаем лошадей.
— Вот дерьмо! — говорит Дейви.
Всю переднюю стену монастыря снесло под корень. На стенах — ни одного стражника, а на месте ворот зияет огромная дыра.
— Стервы, — бормочет Дейви. — Они выпустили их на свободу.
От этой мысли у меня внутри все улыбается.
(так вот что она сделала?)
— Теперь и с этими тварями придется сражаться, — хнычет Дейви.
Но я уже соскакиваю с Ангаррад, в животе какая-то странная приятная легкость. Свободны,думаю я. Они свободны!
(так вот зачем она с ними связалась?)
Я чувствую такое…
Такое облегчение.
Я бегу во весь дух к дыре, крепко держа винтовку, хотя, скорей всего, она мне не понадобится.
(Ах, Виола, я же знал, что могу на тебя рассчи…)
И тут я все вижу.
Мир останавливается.
Сердце уходит в пятки.
— Ну что, сбежали? — спрашивает Дейви, догоняя меня.
А потом видит и он.
— Какого хр…
Спэклы не сбежали.
Они все на месте.
Все до единого.
Все тысяча сто пятьдесят.
Мертвы.
— Ничего не понимаю, — оглядываясь по сторонам, говорит Дейви.
— Заткнись, — шепчу я.
Все дощатые стенки для фундамента снесло подчистую, такшто перед нами — опять ровное поле. Всюду лежат груды трупов: один спэкл на другом, кто-то просто на траве, словно их расшвыряла некая сила. Самцы, самки, детеныши — раскиданы по полю, точно мусор.
Где-то неподалеку по-прежнему горит пожар, и белый дым обволакивает груды трупов, он щупает их белыми дымчатыми пальцами и не находит ничего живого.
И тишина.
Ни цоканья, ни шорохов, ни дыхания.
— Надо сказать па, — говорит Дейви, уже разворачиваясь. — Надо сказать па!
Он бежит за ворота, запрыгивает на Урагана и выезжает на дорогу.
Я не еду за ним.
Ноги несут меня вперед, сквозь трупы, винтовка тащится по земле.
Некоторые груды тел выше меня ростом. Мне приходится задирать головы, чтобы разглядеть мертвые лица, открытые глаза. Травянухи уже вьются вокруг пулевых отверстий. Похоже, всех их перестреляли — большинству пули влепили ровно промеж глаз, другие зарезаны — кому-то вспороли глотку, кому-то грудь. Местами валяются оторванные руки и головы…
Я роняю винтовку в траву, почти не замечая этого.
Иду дальше, не моргая, разинув рот, не веря собственным глазам, не в силах оценить масштабы…
Потомушто мне приходится перешагивать через трупы с раскинутыми руками, на которых поблескивают железные ленты — это яих надевал, — с раззявленными ртами — это яих кормил, — с переломанными спинами — это я…
Это я…
О, боже.
О, боже, я их ненавидел…
Я пытался, но ничего не мог с собой поделать.
(нет, мог…)
Я вспоминаю, сколько раз осыпал их проклятиями…
Сколько раз называл их овцами…
(нож в руке, удар…)
Но такогоя никогда не хотел…
Никогда, я…
Тут я подхожу к самой большой груде трупов, сваленных у восточной стены…
И вижу это.
И падаю на колени в промерзшую траву.
На стене, на высоте человеческой руки…
Выведена «О».
«О» — «Ответ».
Синим цветом.
Я медленно склоняю голову, пока она не касается земли. Холод проникает в череп.
(нет)
(нет, она не могла)
(не может быть)
От моего теплого дыхания в грязи образуется маленькое оттаявшее пятно. Я не шевелюсь.
(что они с тобой сделали?)
(они тебя изменили?)
(Виола?)
(Виола?)
Чернота начинает переполнять меня, накрывать меня, бутто одеяло, бутто вода, захлестывающая с головой… нет Виола нет ты не могла ты не могла (могла?) нет нет нет…
Нет…
Нет…
И я сажусь.
Выпрямляюсь.
Бью себя по лицу.
Сильно.
И еще раз.
И еще.
Не чувствуя ударов и боли.
Губы лопаются.
Глаза распухают.
Нет…
Боже нет…
Прошу…
Я заношу руку для нового удара…
Но потом выключаюсь…
Внутри меня что-то леденеет…
Глубоко внутри…
(где ты была, почему ты не спасла меня)
Я выключаюсь.
Немею.
Вокруг — спэклы, мертвые спэклы, куда ни кинь взгляд.
А Виола ушла…
Не просто ушла, она совершила нечто немыслимое, невозможное…
(ты сделала это?)
(ты сделала это, вместо того чтобы найти меня?)
И глубоко внутри я умираю.
С груды трупов скатывается тело и врезается прямо в меня.
Я быстро отползаю назад, перебираясь через тела, вскакиваю на ноги, вытираю руки о штаны, стираю мертвечину…
А потом с груды падает еще одно тело.
Я поднимаю голову.
Из-под трупов пытается вылезти 1017-й.
Увидев меня, он замирает, его голова и руки торчат над остальными телами, сквозь кожу просвечивают кости — он худой, как смерть.
Конечно, он выжил. Конечно.Если кому-то хватило бы желчи и злобы, чтобы выжить, так это ему.
Я подбегаю к груде и начинаю тащить его за плечи — надо вызволить его из этой мервой трясины.
Наконец он выскакивает из нее, и мы падаем вниз, разлетаемся в разные стороны и молча смотрим друг на друга.