Вопрос любви

Вульф Изабель

— Я в самом деле был счастлив, — проговорил он прерывающимся голосом. — День рождения Габриэля стал для меня самым счастливым. «И никогда не случится ничего лучше», — подумал я тогда.

— Прости, Том, — сказала я. Мои глаза наполнились слезами. — Я все неправильно поняла. И все это время думала так, но, понимаешь, я решила — хотя и ошибочно, — что это была… Эми. — Эта самая «coup de foudre». — Кристина говорила об Эми. Но…

— Значит, ты ничего не знаешь, Лора?

— Не знаю чего? — И тут я все поняла.

— Габриэль не мой ребенок.

— Не… — Я напряглась.

— Не мой, — сипло повторил он.

— О! — тихо произнесла я. Вот так да…

— Прошло уже четыре года, и теперь я могу говорить

об этом. И наверное, единственная причина, по которой я все это говорю тебе, в том, что тут тьма кромешная и я не вижу твоего лица и поэтому чувствую себя смелее, чем обычно, но в то же время, как ни странно, и более спокойно. А еще потому, что хочу, чтобы ты знала, Лора, ведь я думал, что ты все знаешь. Эми встречалась с другим. Я и понятия не имел…

— А… как же ты узнал?

— Ну… после родов она как-то странно себя вела. Она была привязана к Габриэлю, но почти все время плакала, а если я брал его на руки, то расстраивалась. Я думал, что это послеродовая депрессия, к тому же у него развилась желтуха, и она переживала. И я стал еще нежнее с ней, но от этого, казалось, ей становилось только хуже. А потом… когда Габриэлю было почти три недели, ему стало хуже и его положили в больницу Святой Марии…

— Да, я помню…

— Врачи назначили заменное переливание крови, когда у человека заменяют кровь. Но они сказали, что кровь донора придется брать из банка редкой крови, потому что у Габриэля очень редкая группа — четвертая положительная с RzRz-антигенами. А я сказал, что такого не может быть, потому что у меня самая обычная кровь — первая положительная, а у Эми вторая отрицательная, поэтому невозможно, чтобы у Габриэля была такая редкая кровь, и они, наверное, ошиблись. И добавил, что знаю это, потому что у меня есть друг из Канады — у него тоже эти RzRz, которые он унаследовал от своего прадеда, коренного североамериканского индейца. Но врач настаивал, что ошибки нет, а Эми все время беспокоилась, но я думал, что это из-за того, что Габриэлю плохо. До сих пор не могу понять… Потом врач вышел из палаты — я не знал, почему она это сделала, хотя потом понял, — Эми разрыдалась и все говорила, что ей стыдно, повторяла и повторяла, что не хотела поступать так со мной. Я спросил: «Как поступать? Как не так ты поступила?» Я думал, что это из-за того, что Габриэль заболел. Что она винит себя и прочее… — Он замолчал. — А потом она все рассказала. Что Габриэль не от меня. Помню, у меня было такое ощущение, будто я ухнул в прорубь… И я сказал: «Что значит — Габриэль не от меня?» Мой мозг просто отказывался понимать, что она говорит. А потом я понял. Ей даже не пришлось говорить мне, кто это. Я просто почувствовал. Вот здесь. — Я услышала глухой стук — он ударил себя в грудь. — Как будто внутри все оборвалось.

— Это был какой-то близкий друг?

— Да. Мы работали у Макгила. Он перешел на Си-би-си, и его перевели в Лондон. Он прежде никогда не виделся с Эми… не успел на нашу свадьбу. Я пригласил его вскоре после перевода в Лондон, мы пообедали, и они… влюбились. Потом она сказала мне, что это была «coup de foudre», — пыталась таким образом объяснить все мне и себе. Их роман продолжался на протяжении всей нашей совместной жизни. Я даже помню, как удивился, что она не особенно радовалась, когда поняла, что беременна. А на самом деле она была просто в ужасном состоянии.

Я вспомнила ту нашу общую фотографию на вручении призов Британской академии. Теперь мне стало понятно выражение лица Эми — она была потрясена.

— И что ты сделал, когда узнал?

— Я не знал, что делать. И брать ли вообще Габриэля на руки. С одной стороны, мне хотелось, но в то же время я чувствовал, что не должен — не имею права. Эми сказала, что любит меня, но хочет быть с Энди, и мне стало ясно, что надо делать. Но даже теперь, спустя четыре года, я все еще думаю о Габриэле как

о своем сыне. О своем маленьком сынишке. Хотя это и не так. В общем, так все и было, — закончил Том. Он сложил руки с деланной веселостью, и эхо отдалось по всему помещению. — У каждого из нас есть своя грустная история — и у меня тоже.

— Печально. — В одно мгновение он потерял жену и ребенка, а еще свое отцовское мироощущение и статус семьянина. Люк говорил о тех же самых вещах, но у него получалось куда хуже. Его гарпия спикировала на него и унесла его радости. — Так вот почему ты так привязался к Сэму.

— Да. Он того же возраста.

— А ты когда-нибудь виделся с Габриэлем?

— Нет. Потому что он мой сын не больше, чем Сэм. В его жизни нет места для меня — теперь я просто бывший муж его матери. Мы с Эми ужасно расстались, она вернулась в Канаду с Энди, и со временем я научился думать о Габриэле по-другому. Но всякий раз, как я возвращаюсь в Монреаль, мне трудно, потому что я прохожу в миле от их дома.

— Так вот что ты имел в виду, когда говорил, что поездка была «напряжной».

— Да. Но мне приходится ездить, у меня там друзья. Вот так все и было, Лора. А Кристина рассказала все тебе именно так потому, что думала, ты все знаешь, и не хотела, чтобы ты плохо думала об Эми, которой она всегда симпатизировала. Но ты перевернула все с ног на голову и возненавидела меня.

— Мне ужасно стыдно. Но… вся эта ерунда в газетах тоже сбила меня с толку. В паре статей говорилось, что у вас с Тарой завязались романтические отношения и что Эми обезумела от горя.

— Лора, неужели ты до сих пор так плохо разбираешься в том, что пишут таблоиды и широкоформатные газеты?

Я вздохнула:

— Ну нет… Но это все было так убедительно, а кроме того, ты этого никогда не отрицал. Не было такого, чтобы ты вошел в офис и сказал: «Значит, так: тут обо мне понаписали в газетах, но я хочу сказать, что это все неправда».

— А. Ну, тут ты права, — сказал он. — Агент Тары долго донимал меня и скормил прессе историю о том, что у нас якобы с ней роман, — видимо, решил, что немного прений не повредит ее карьере. Мне это не понравилось, но когда об этом растрезвонили, не стал ничего опровергать, потому что уж лучше пусть люди думают, что я скотина, чем… — Его голос оборвался. — Так что да, я вижу, что тебе было чем подкрепить неверные представления обо мне. Только факт в том, что мы с Тарой друзья — и не более. Я не то что не мог смотреть на другую женщину, я был просто… полностью сокрушен.

Я мысленно вернулась назад во времени.

— Однако ты все очень хорошо скрывал. Я замечала, что ты какой-то понурый, но думала, что это из-за развода. К тому же ты никогда не рассказывал о своей личной жизни, даже когда в первые недели после исчезновения Ника приходил ко мне и приносил всякие вещи. Ты ведь мог тогда мне все рассказать… Жаль, что не рассказал, тогда я бы узнала правду, а не…

— Я не хотел говорить об этом, к тому же у тебя и своих проблем было полно. А на работе скрывал свои чувства, потому что не хотел, чтобы меня жалели — тебе это должно быть знакомо, — и потому что мне нужно было управлять бизнесом. Я хотел все бросить, но не смог. Хотя с Тарой я откровенничал. Мы ходили в кино, в пабы. Она меня утешала. Но не тем способом, о котором ты могла бы подумать.

— Я подозревала… в глубине души не верила до конца…

— Ты верила.

— Но это казалось правдоподобным, потому что: а) именно так это и выглядело, особенно когда историю разнесли газеты, и б) меня запутал тот странный разговор с Кристиной…

— Ты, похоже, никогда не выходишь за пределы а) и б), да, Лора? — кисло спросил Том. — А как насчет диапазона от в) до я) — то есть причин, по которым я никогда бы так не поступил? Я думал, на меня распространяется презумпция невиновности, ведь ты достаточно хорошо знаешь меня.