Вопросительная история
Шрифт:
Мастер Т. Фалькмер. Часы солнечные экваториальные с астрономическими показателями. 1592 г.
Работать он начал как плотник – все Харрисоны становились плотниками. И когда вместе с братом он изготовил первые часы, никто не мог упрекнуть его в отступлении от семейной традиции, потому что часы были полностью из дерева. И они нисколько не уступали часам из металла и даже кое в чём их превосходили. Металлические часы приходилось регулярно смазывать. Чуть что в смазке не так – прощай точность. Попытки часовщиков улучшить смазку особого успеха не имели. Джон Харрисон увлёкся задачей и решил её совсем по-другому: он изобрёл часы, которые не нуждались в смазке. Над морским хронометром Джон начал работать через 16 лет после объявления приза. Ему было известно, что испытание хронометра будет проводиться во время шестинедельного плавания в Америку. Чтобы отклонение долготы составило не больше 30 миль, часы должны были «уйти» за этот период не больше, чем на 3 секунды в день. Когда первый проект был готов, он отправился в Лондон, к королевскому астроному Эдмунду Галлею. Знаменитый учёный, сам не сумевший решить вопроса о долготе, взялся помочь Харрисону и познакомил его с лучшим лондонским часовщиком Джорджем Грэхэмом, который мог бы тоже попытаться выиграть приз. Но, видимо, было в проекте Харрисона и в душе Грэхема что-то такое, что заставило признанного мастера дать ссуду
Часы солнечные, складные. Германия. 1561 г.
Пять лет ушло у Харрисона на создание первой модели. Множество пружин и балансиров уравновешивали часовые детали во время качки. Весил хронометр 40 кг. За сутки он «убегал» на 8 секунд. Это было хуже, чем нужно, но лучше, чем у других. Совет по долготе выделил Харрисону средства для дальнейшей работы. Через шесть лет второй хронометр был готов к испытаниям. Но началась война, и проводить испытания стало опасно – а вдруг бесценное сокровище попадёт в руки к испанцам? Дожидаясь окончания боевых действий, Харрисон не сидел сложа руки. Он строил третий хронометр, лучше прежнего. Главным изобретением стали полоски из двух разных металлов, скреплённые вместе. Если такую пластину нагреть или охладить, один из металлов будет расширяться сильнее, чем другой. Но поскольку полоски скреплены на концах, та, что стала длиннее, вынуждена изогнуться. На море часам грозит перепад температур. Из-за нагрева и охлаждения части механизма меняют форму, и ход сбивается. Теперь, полоска из двух металлов стала выправлять детали, чувствительные к температуре, «в обратную сторону».
Часы огненные, водяные и песочные, рассчитанные на один час.
28 лет проработал Харрисон над хронометром и достиг заданной точности. Но в 1758 г. он переехал из деревни Бэрроу в Лондон и увидел, что местный часовой корифей Мадж создаёт изящные карманные часы, несколько менее точные, чем у него, но куда как более красивые. А только красивые вещи бывают совершенными. Да и места на корабле немного. Харрисон стал работать в другом направлении, и через три года был готов хронометр четвёртой модели. Он был похож на карманные часы и весил 1 кг. 68-летний мастер не решился отправиться в Америку, испытывать часы он доверил сыну. За всё плавание хронометр «ушёл» на 5 секунд, ошибка в определении долготы составила 1 милю, что было в 30 раз лучше результата, за который полагался приз. Однако вручить приз Харрисону никто не торопился. К тому моменту, когда он достиг результата, кое-чего сумели добиться и астрономы. Их лунный метод определения долготы был далеко не таким точным, зато гораздо более дешёвым. Морской хронометр Харрисона стоил трети корабля. В Комиссии по долготе образовалось две партии: «астрономическая» и «часовая». В течение 9 лет «астрономы» тянули с выдачей приза. В конце концов сын мастера обратился к королю. И Георг III взялся лично испытывать хронометр. Не могло же королевское решение о точных часах быть неточным. 10 недель отслеживал монарх часовой ход и убедился, что хронометр отклонялся на треть секунды в день, в то время как лучшие часы – на минуту. Харрисон получил приз, хотя и не весь. Ему шёл восемьдесят второй год.
Хронометр. XIX в.
А вскоре, в 1772 г., знаменитый капитан Кук отправился во вторую экспедицию, захватив с собой хронометр Харрисона. Он стремился зайти на юг планеты так далеко, как ещё никто до него. Помощник Кука как-то сказал, что капитан собирался найти ворота в ад, а затем проплыть через них. В этом деле хронометр Харрисона был совершенно необходим. За три года плавания часы ни разу не подвели. «Наш верный друг» и «безупречный проводник», – говорил о них Кук. На островах Таитянского архипелага на корабль Кука приходили туземцы. Один из них был озадачен тиканьем хронометра и, узнав, что тот показывает время, стал называть его маленьким солнышком. Благодаря хронометру Кук привёз из плавания необычайно точные карты Южного полушария. Часы перестали быть только игрушкой и начали работать.
Но до всеобщего признания точного времени было еще далеко. Наступил XIX в. Большинство по-прежнему обходились без часов. Крестьяне вставали с петухами, рабочие – по заводским гудкам, гимназистов будили няни. Люди состоятельные носили карманные часы. Специально для дам стали изготавливать наручные. Они служили украшеньями, наподобие браслетов и ожерелий.
Судьба часов переменилась в недобрый час. В конце XIX столетия случилась Англо-бурская война, и вдруг оказалось, что с карманными часами воевать неудобно. Новое оружие требовало синхронизации атак. А лезть в карман в ходе боя было слишком долго. Тогда английские офицеры стали привязывать карманные часы на руку. После мировых войн XX в. наручные часы стали обычным явлением. Каждый решал теперь сам, нужно ли ему маленькое солнышко.
Что бывает, если в школу не ходить?
Один мальчик в школу не ходил, потому что мама его оттуда забрала. Случилось это всего через два месяца после начала занятий в первом классе. Однажды на простой вопрос, сколько будет один плюс один, мальчик ответил: «Один», – и пояснил для непонятливого учителя: «Если к одной чашке воды прибавить другую, будет одна чашка, только в два раза больше». Учитель такого подхода к делу не разделял, и мальчика назвал тугодумом. Тогда мама, бывшая учительница, решила обучать сына сама. Правда, не по программе первого класса. Она читала ему книги о науке. В 10 лет мальчик стал маме «помогать»: оборудовал в подвале родительского дома лабораторию и проводил в ней химические и физические опыты. Отец не одобрял увлечение сына и стремился «оторвать» его от экспериментов: за каждый прочитанный роман или книгу по истории уплачивал сыну пенни. Мальчик читал книги, копил деньги и покупал на них новые реактивы для своей лаборатории. В 12 лет мальчик отправился работать, продавать в поездах газеты и конфеты. Между рейсами поезда стояли восемь часов в Детройте. Это время мальчик проводил в городской библиотеке. Он решил перечитать все имеющиеся там книги, начиная с нижних полок. Эксперименты мальчик тоже не забросил. В багажном вагоне ему позволили оборудовать лабораторию. Там же он соорудил печатный станок и выпускал первую в мире газету специально для пассажиров. Он был её единственным автором и наборщиком. А по вагонам газету разносили сверстники. Как-то раз в вагоне-лаборатории случился пожар, и мальчика выгнали с работы. Теперь конфеты и газеты не мешали ему изобретать. Можно было, почти не отвлекаясь, создавать прибор для записи звука, совершенствовать лампочку, телефон, телеграф, кинокамеру, да мало ли что ещё нуждалось в улучшении? 1093 патента на изобретения, полученные в США, и почти 3 тыс. за рубежом до сих пор составляют мировой рекорд. Звали мальчика Томас Эдисон.
Томас Эдисон. Фотография. 1860-е гг.
Томас Эдисон. Фотография. 1870-е гг.
Другой американский мальчик тоже не слишком долго ходил в школу, хотя и папа, и приёмная мама, души не чаявшая в ребёнке, очень хотели, чтобы Эйб первым в семье выучился грамоте. Но сделать это в штате Индиана 200 лет тому назад было не так-то просто. Всякого грамотного окрестные фермеры просили стать учителем, и учиться можно было, когда кто-нибудь соглашался на эту роль. С бумагой дела обстояли не лучше, чем с наставниками. Буквы Эйб выводил на снегу, а задачки по арифметике решал на золе. Учебный сезон начинался зимой: в это время крестьянские дети освобождались от дел по хозяйству. К апрелю уроки заканчивались. Эйб ходил в школу и в 6 лет, и в 7, потом в 11, 13, 15, но всего провёл там не больше года. Зато с книгами он не расставался никогда. Дома книга была одна – Библия, остальные приходилось занимать на соседних фермах. Там их тоже было мало, поэтому за каждой предстоял отдельный путь. Как-то в поисках новой книги Эйб прошёл 20 миль (30 км). Так, собирая книги по окрестностям, он узнал биографию Вашингтона, прочитал о судьбе Робинзона Крузо, басни Эзопа. На одной ферме нашлись пьесы Шекспира. Всю жизнь Эйб помнил их страницы наизусть. Читал он каждую свободную минуту. Отправляясь пахать поле, клал книгу под рубашку и читал в конце борозды, пока лошади отдыхали. Его лучший друг Дэннис Хэнкс как-то сказал: «Когда Эйбу исполнилось 12, я никогда не видел, чтобы книга не была у него в руках или в кармане. Казалось неестественным, чтобы молодой человек так читал». Эйб читал всё, что мог достать, всё, что попадало ему в руки. Однажды дождь залил угол чердака, где у Эйба лежали книги. Обложка одной книги была испорчена. Чтобы возместить хозяину ущерб, Эйб три дня убирал урожай на его ферме. Своей семье он сказал: «Мой лучший друг – это человек, от которого я получу непрочитанную книгу». Когда непрочитанных книг в округе не осталось, Абрахам Линкольн отправился в Иллинойс. Там он испробовал много работ, и всё время читал, пока не сдал экзамен на адвоката. Потом он стал конгрессменом и всё свободное время проводил в библиотеке Конгресса в поиске новых книг. Коллеги-депутаты находили это забавным. В общем, дочитался Линкольн до того, что стал 16-м президентом США и освободителем американских рабов. Некоторые думают, самым лучшим президентом за всю историю страны. Другие полагают – не самым. Но все соглашаются: если б не Линкольн, страны такой, Соединённые Штаты Америки, не было бы. Она распалась бы в ходе гражданской войны. Линкольн сумел сохранить союз. Он убедил своих современников словами, которые подсказали ему книги.
Георг Стефенсон. Гравюра. XIX в.
Третий мальчик совсем не ходил в школу, а ходил за коровами. Они паслись вдоль рельсов, и лошади тащили по ним вагонетки с углём от шахты к реке. Мальчик должен был следить, чтобы коровы не столкнулись с лошадями и не попали под вагонетки. А так как следить приходилось целый день, в голову лезли всякие мысли. Например, о том, чтобы вагонетки двигались сами, без лошадей. Как это сделать, мальчик пока не знал. В 14 лет он поступил работать на шахту, и к 17 стал машинистом паровой машины. Вершина шахтёрской карьеры в Англии конца XVIII в.! Но Джон Стефенсон хотел уметь и знать больше. Начать стоило с грамоты. Три раза в неделю 18-летний машинист после работы отправлялся в школу для взрослых и прилежно учил буквы. Через полгода он умел читать и писать. Теперь можно было самому, по книгам, осваивать математику и механику. И устройство паровой машины он тоже изучал сам. В субботу вечером паровая машина замирала до понедельника. И Стефенсон спешил воспользоваться паузой. Пока шахтёрский посёлок отдыхал, он разбирал двигатель, изучал его устройство и к началу рабочей недели снова собирал. Так повторялось из недели в неделю. Вряд ли во всей северной Англии кто-то лучше Стефенсона знал, как устроен паровой двигатель. Так что совершенно неслучайно ему пришла мысль приладить паровую машину к вагонам или, проще говоря, изобрести паровоз. Стефенсон был далеко не первым, кому явилась подобная идея. Но у него это получилось лучше, чем у других. Только вот беда. Консервативные англичане не за что не желали пересаживаться с лошадей на поезда, предпочитая благородных животных «громыхающим чудовищам». И тут Стефенсон, не обученный премудростям менеджмента и тонкостям пиара, придумал, как быть. Если англичане так любят лошадиные скачки, почему бы не попробовать паровозные бега? На соревнованиях 1829 г. «Ракета» конструкции Стефенсона превзошла по скорости и грузоподъёмности остальные паровозы. Англичане не устояли. Эра железных дорог началась.
Неизвестный художник. Лаборатория Майкла Фарадея. Середина XIX в.
Четвёртый мальчик в школу ходил совсем недолго. Семья кузнеца из лондонского предместья была такой бедной, что дети раз в неделю получали помощь от протестантской общины – булку, одну на всех. В 13 лет мальчик поступил в ученики к переплетчику книг и стал читать всё, что переплетал, в особенности книги по физике и химии. Из этих книг он впервые узнал об электричестве. Однажды в мастерскую зашёл профессор и, к своему удивлению, застал молодого переплётчика за чтением солидного научного фолианта. Он подарил переплётчику билеты на четыре лекции своего приятеля, знаменитого химика Дэви. Молодой человек законспектировал лекции, красиво переплёл и отправил Дэви вместе с письмом, гласившим, что его автор хочет заняться наукой, но не знает как. Удивлённый Дэви пригласил молодого переплётчика в ассистенты, а позже говорил, что из всех его открытий самым значительным был Майкл Фарадей. Мы живём в век электричества и так к нему привыкли, что вряд ли часто вспоминаем, откуда оно берётся. Между тем в природе электричества почти нет. Если бы мы задумали построить электростанции на естественном электричестве, нам пришлось бы ловить молнии в небе, скатов в море или долго тереть кусочки шерсти друг о друга. Искусственная выработка электричества стала возможной после открытия закона электромагнитной индукции. Открыл закон Фарадей. Даже страшно подумать, что было бы с людьми, если б Фарадей не книжки в детстве читал, а в школу ходил.
Т. Филипс. Портрет М. Фарадея. 1842 г.
Пятый мальчик не ходил в школу, потому что учился в Лицее. Это была не совсем школа, а может быть, даже и совсем не школа. Воспитанники, принятые в Лицей в 11–12 лет, должны были завершить программу в 17, продемонстрировав на экзаменах знания, равные университетским. Кроме того, ходить в Лицей было не нужно. Воспитанники жили и учились в одном и том же здании. И гуляли они неподалёку, в Царскосельском парке. Ах, как хотелось вырваться из этой клетки! Это потом, повзрослев, мальчик наговорит немало хороших слов о Лицее. А пока он там оставался, Лицей казался ему унылым монастырём: «Сквозь слез смотрю в решетки, перебирая четки». Сколько детишек в мире могло бы с ним согласиться. Только не думайте, пожалуйста, что несчастные лицеисты учились с утра до вечера. Хотя готовить из них предполагалось идеальных государственных мужей, дворянские дети не так уж и страдали. За шесть лет воспитанники должны были пройти курс и школы, и университета. Но в жизни так не бывает. Недоучившим арифметики не давались интегралы и дифференциалы, а те, кто едва освоил немецкую азбуку, совсем не понимали немецкой литературы на языке оригинала. Оставалось только махнуть рукой на все эти премудрости. К тому же почти все педагоги были молоды и, хотя звались профессорами, с дисциплиной сладить не могли и часто подвергались детским насмешкам. Обучить тому, что намечалось, не было никакой возможности. Когда настанут экзамены первого выпуска, лицейские профессора распределят «роли» среди воспитанников. Каждый выучит ответы на заранее известные вопросы. А верить или не верить в успех лицейской педагогики будет делом старика Державина и других петербургских сановников, присланных инспектировать кузницу идеальных кадров.