voprosy masteru 5
Шрифт:
Стражники, впустившие его, получив свои деньги, скрылись из виду, согласившись оставить собеседников на некоторое время для разговора. Прошло уже минуты три, а разговор так и не начался. Ожидания Генриха по поводу того, что соперник после двух дней заключения в темницу будет просить о пощаде, не оправдались, и он был этому удивлен. Отдавая дань уважения его поступку, он первым начал разговор:
– Я тебе сказал, чтобы ты уехал из города. Почему ты все еще здесь?
– Потому что я сам решаю, где мне находиться.
Генрих усмехнулся:
– Глупость и упрямство по-прежнему - твои верные спутники...Мне рассказывали, что отрочество ты провел вдали от матери и Элизабет, прислуживая хозяину, платившему тебе жалованье. Почему ты вернулся? Чем в итоге это все закончилось?
– голос Генриха перешел на шепот.
– Откуда у тебя яд?
– Ты не получишь ответа ни на один свой вопрос.
– Я- то получу, хочешь ты этого или нет. Но тогда ты будешь жалок. Я же предлагаю тебе сохранить хоть каплю своего достоинства, сказав все сейчас.
– Ты побоишься, что она узнает. Ты не тронешь меня, верно? Значит, она не сдается!
– Чартер улыбнулся.
– Эта странная женщина никак не может выпустить меня из своего сердца. И тебя это бесит.
Генрих в мгновение ока оказался рядом с Чартером и пару раз ударил его, заставив сплевывать кровь.
– Давай же!
– Чартер поднялся с сырого пола и с вызовом посмотрел на Генриха,- Здесь меня убьешь?
– Я пришел сюда не за этим. Мне нужно получить ответы на мои вопросы. Зачем ты ходил на Чудесную улицу?
– Ты и это знаешь?
– Что ты там делал?
– То же, что и любой мужчина в моем возрасте...
Генрих рассмеялся:
– А ты еще большая мразь, чем я думал. Так, значит, ты пришел туда в поисках любовных утех... Где ты раздобыл яд?
– Я не помню,- усмехнулся Чартер.
Дальнейшая сцена, всплывающая в памяти Генриха, была неприятна ему, и он машинально потер костяшки правой руки...
– Я выкрал его!
– У гадалки, я прав?
– Да.
Конечно же, Генрих знал, что это так: ведь после недавней попытки отравления он отобрал у Чартера до боли знакомый флакон...А во время вечерней прогулки с Элизабет специально зашел проверить наличие флакона у Амили... Когда-то он сам оставлял его ей: холодного оружия Амили слишком боялась, чтобы оставить у себя в доме.
– Не смей больше приближаться к этой женщине! Я буду следить за тобой! Не смей больше приближаться к моим женщинам! Уезжай из города...,- Генрих наносил удары один за другим, словно с каждым ударом старался донести до противника истину.
Но совсем не это было подло...
Подлость заключалась в том, что он сегодня откупился от Чартера. Купил у него любовь к Элизабет за деньги. Заплатил, чтобы тот уехал и больше не появлялся никогда.
Странно, но размер подлости, повисшей сейчас над ним, стал меняться еще тогда, когда велся разговор о деньгах: с каждым его словом, с каждым словом Чартера, с каждыми названными цифрами, с каждой мыслью у том, что Генрих согласен заплатить вновь названную цену, и больше, и намного больше...росла и подлость. И это было странно, ведь подлость - она всегда подлость, какой бы ни была и ее размер никак не определяет ее сути. Никогда еще поступки не меняли своего размера, повиснув над его головой так, как тогда...
Когда воспоминания были вновь просмотрены и прочувствованы, фиолетово-серая конструкция растворилась в воздухе, оставив лишь чувство вины, которое, словно пепел, опало на его плечи и голову. Он любимым жестом взлохматил шевелюру, стряхивая его. И только после этого смог посмотреть в глаза жены.
***
Себастиан был из семьи Мастеров, но никогда не считал себя ее частью, потому что всегда был одинок настолько, что думал иногда, будто семьи у него нет. Одиночество и молодость: два слагаемых, которые порой толкают на поступки с большой буквы. Чтобы ненароком не сойти с ума от одиночества, он учился быть хитрее, чем он есть. Учился подстраиваться под собеседника и вести себя так, как тому было нужно. Позднее он понял, что если начинаешь играть роль, то обязан будешь играть ее до конца, а постоянно притворяться было тяжело и невыносимо, что и привело в один прекрасный день к переменам- Себастиан оставил всех знакомых и оставшись наедине со своим
Обучение давалось ему легко, он делал успехи, Мастера его хвалили и он не мог дождаться, когда же, наконец, сможет по-настоящему взяться за работу.
Позже, с бешеным энтузиазмом выполняя задания книги, собирая судьбы одну за другой, Себастиан превзошел многих в умении манипулировать чувствами людей. Задания становились все сложнее и сложнее, и он уже занимался не обычными судьбами, а судьбами Мастеров, судьбами гениальных личностей человечества.
Но было кое-что, что не давало ему покоя. В мозгу зародилась губительная для него как для Мастера мысль, которую он постоянно гнал от себя- мысль о том, что как бы ни была малосущественна разница между Мастерами и людьми, человеческая жизнь намного лучше. Чуть позднее он стал думать, что можно сделать, чтобы переродиться человеком, и, общаясь однажды с Хранителем, понял, что единственный вариант для него- совершить что-то преступное. Но что можно совершить в этом белом мире? В мире, где кругом одни полотна, где все одинаковое, где нет ничего безумного... Пару раз он пытался заглянуть в книгу Хранителя, что было запрещено каждому из Мастеров. Несколько раз пытался найти зеркало, чтобы посмотреть в него, но безрезультатно. В зале обучения, где Мастера, будущие и настоящие, набирались знаний, необходимых для собирания судеб, он пытался устроить переполох, выдрать страницы из книг, с помощью которых происходило подключение к источникам знаний, вынести книгу с собой из зала, явно или скрыв ее под одеждой...Ничего не получалось. А человеческая жизнь манила. И с каждой неудачной попыткой все больше и больше.
На груди Себастиана сверкала надежда, и именно она заставляла его предпринимать все новые и новые попытки до тех пор, пока все они не были испробованы. И тогда Себастиан почувствовал себя несвободным. Его стали душить белые залы с полотнами, и сама необходимость собирать их стала невыносимым ударом по самолюбию. Он хотел свободы. Но лишь до тех пор, пока не встретил Энж.
Эта девчонка с красными глазами с самого начала была необычна, и не только тем, что была единственной Мастером-женщиной, но также своим собственным восприятием мира.
Когда в жизни появляется кто-то, безумно влюбленный во все вокруг, кто-то, кто восторгается каждой секундой своего существования, находит много интересного и великолепного даже в обычных вещах, то это заставит любого пересмотреть все с точки зрения этого "кого-то".
Очень скоро Энж стала необходима для него. Как же он благодарил свой белый мир за то, что Энж появилась в его жизни...до того, как влюбился в нее. Хотя, что это было за чувство, возникающее при взгляде ее наполовину черных глаз, он сам себе не мог объяснить некоторое время. Пока их губы не встретились в показательном поцелуе и его не пронзило любовью к ней.
Он знал, что Энж влюблена в своего носителя, но не винил ее в этом. Так же, как и ему, человеческая жизнь ей казалась правдивее и красивее. И этим все объяснялось. Он понимал, что нужно лишь подождать, когда полотно будет собрано, ведь тогда оно перестанет просматриваться, и Энж рано или поздно забудет о Лиаме. Сколько еще будет у нее носителей! И они будут появляться, и исчезать, а он, Себастиан, всегда будет рядом.
Что -то пошло не так...Он это видел, просматривая полотно Элизабет после разлуки с Энж... "Не так" - в данном случае означало то, что наказание исполнялось. У них с Энж наказание было одним и тем же: он должен был собрать свое полотно правильно, а она - свое. В этом они зависели друг от друга. Просматривая полотно своей носительницы, Себастиан видел страдания Генриха. Да и с глаз Себастиана чернота стала отступать: он чувствовал, как спадает напряжение. Все меньше и меньше усилий требовалось ему для управления своей носительницей и было по крайней мере несколько причин, которые могли привести к этому, но ни одна из них его не радовала, и объяснения все неминуемо сводились к Энж.