Вопросы
Шрифт:
От памятника на площадь ложилась длинная тень, солнце садилось и рисовало полутонами на асфальте какой-то вытянутый, искаженный, удлиненный мир. Тени переплетались и копошились внизу, как змеи. Одна, наконец, отделилась от клубка и метнулась под ноги Диму.
– Привет... Мерзнешь?
Дим отлично понял, что у парня есть к нему дело, которое никак не связано ни с памятником, ни с фотографиями, ни с солнцем. Он всегда видел в толпе этих людей, не принадлежащих ни окружающему миру, ни самим себе, ни дню, ни ночи, а только – белому порошку или дурманному
На точку поставил Джин. А Джина кто-то поставил на его точку, и так до самого верха тянулся этот точечный узор, покрывая татуировкой тело столицы.
Парень протянул руку для пожатия, и купюра перешла к Диму.
– Да, ветреный денек выдался. Ну, бывай...
Дим протянул руку с порошком. Мутные глаза блеснули радостью.
– Бывай...
Потом какая-то семья фотографировалась. Дим нащелкал несколько кадров. Потом пришла Света и купила две дозы кокаина на папины деньги.
– Ну, что, морозишься? – бросила взгляд на его покрасневшие руки.
– Это ты морозишься, а я работаю.
– Отвянь, без тебя нудно, – она дернула плечами.
– С чего?
– Ни с чего. Альберт в Лондон уехал. До лета.
Дим знал и Альберта. Он вообще многих знал в этом городе. И его тоже многие знали. Не так уж и велика столица.
– А что в Лондоне?
– Биг-Бен, – она отвернулась. – Отец куда-то пристроил учиться.
Ах, золотая молодежь... Чему вас может научить Лондон? Она пошла к машине дерганной походкой. И когда Дим уже собрался попрощаться с памятником и отправиться к Глебу-Фуджи, кто-то дернул его за рукав. Он обернулся и узнал Нину. Шея была перемотана шарфом по самый нос.
– У тебя осталось? – спросила без предисловий.
– Осталось. Деньги давай.
– Завтра, Дим.
– Завтра и поговорим.
Она поправила шарф полупрозрачными пальцами.
– Дим, пожалуйста... Мне очень плохо.
– Нет. Без денег ничего не получишь.
– Ну, Дим..., – она схватила его за руку. – Сегодня вечером я заработаю. Киргиз возвращается. Мне надо быть в норме. А завтра утром я приду и отдам все.
Правда, Киргиз сегодня должен был вернуться из Москвы. Дим знал об этом, но уперся.
– И долг за тобой.
– Завтра расплачусь. Я все помню, – заверила она спокойно.
– И я помню – приличная сумма. Сколько возьмешь? – сдался Дим.
– Сколько есть, все.
Все, так все. На мгновение он коснулся ее дрожащей руки, в которой уже не было тепла. Холодная кровь, разбавленная героином, синеватые прожилки на руках. Сплошной комок пульса, подрагивающих вен, натянутых сухожилий, скрипящих позвонков. Нина...
В салоне «Фуджи» тепло и хорошо пахнет. Чем-то чистым и лакированным. Дим отдал пленки для проявки и сел на высокий табурет для посетителей, как перед стойкой бара.
– Завтра с утра заберешь, – кивнул Глеб-Фуджи.
– Я знаю. Так, погреюсь немного. Ветер там дикий... Нина приходила.
– И что?
– Ничего.
Глеб оставил работу.
–
– Со многими.
– Нет, я слышал, она в его казино прочно прописалась.
– Где деньги, там и она...
С Киргизом они еще тогда решили, что Дим на нее претендовать не будет. Ему с Киргизом не тягаться. А вышло, будто продал ее. Ну, сама хотела продаться – сама так решила.
– Я сегодня одну девчонку видел... Классная. Чистая. Тут ее фотография есть. А я еще подумал, что она ищейка, раз так за мной наблюдает. А она просто... Может, понравился я ей. Гувернантка. Представляешь?
Глеб молчал.
– Представляешь, гувернантка? – повторил Дим. – Из какого-то века, хрен его знает, какого. Из прошлого. Такая красивая девочка. А посидели в «Мираже», знаешь... Ну, зря, короче. Она уедет в свой век... и все. А я тут останусь. Под памятником. Мне и сказать ей нечего было. Ну, что я скажу? «Ты клевая, давай трахнемся»? Она на пианино играет. С детишками математику учит, рисует. Бедная, наверное, девочка. Честная, бедная, гордая. Не наша, короче... Я к чему говорю, ты мне ее фотку тоже отпечатай. На стенку повешу. Не Дженифер эту Лопез, а ее. Таней зовут. Такая красивая... Такие волосы... В них ветер живет. Худенькая, тоненькая, и глаза беспокойные... и ладошка такая маленькая. Так бы и расцеловал всю, за то что такая хорошая...
Глеб пожал плечами и сказал вдруг:
– Жалко мне Нину. Я слышал, тошно ей от Киргиза.
– Откуда ты все слышишь?! – сорвался Дим. – Сама хотела. Пусть теперь хоть блюет от него, чихать мне на это!
– Ей помочь-то некому...
– И мне помочь некому. И тебе помочь некому. Но мы же не ложимся под первого крутого с бабками, чтобы потом блевать от него!
– А что мы делаем? И мы точно так же ложимся. Ты – под Джина, я – под своего хозяина. За гроши. Всем круто жить хочется, тусоваться и курить Parlament. Хотя бы это...
Глеб подошел к окну и посмотрел вдаль на площадь.
– Возле твоего памятника полно народу. Рано ты свернулся.
– Товар кончился, вот и свернулся. Чего зря мерзнуть?
Дим еще посидел молча, чувствуя, что ветер проник за ним и внутрь, разогнал тепло по углам и обдал холодной дрожью.
– Ладно, Глеб, брось. Прорвемся! – сказал самому себе.
Тот не оглянулся.
– Рвемся, рвемся. Уже все швы на сердце трещат. Так, накатило что-то. Идем хоть напьемся...
– Нет, – поднялся Дим. – Мне к Джину надо. Товар кончился.
Глеб все смотрел на памятник.
Около полуночи Джина всегда можно найти в «Фараоне», его собственном клубе в самом центре города. Тусовка у него там вполне светская, под милицейской крышей. «Фараон» – клуб не очень шумный и не очень броский, криминальной пафосностью Джин не балуется. Его положение должно быть прочным, Джин – не игрушка-неваляшка, а волчок, который вертится вокруг своей оси. Ему нужна надежная точка опоры.