Вопросы
Шрифт:
Илона укладывала покупки в новые дорожные сумки, безжалостно сминая дорогие платья и втискивая их в ограниченное пространство, закрывающееся на молнию.
– Ох, Танюша. Давай, держи с той стороны и тяни! – распорядилась она.
Таня стала держать и тянуть. Молния вжикнула.
А в своей комнате под кроватью она заметила такую же дорожную сумку, только чуть-чуть поменьше, наполненную платьями и бельем. Выготцев позаботился.
Вечером
– Ты где?
– В «Океане».
– А днем где был?
– На точке.
– Не было тебя там, – бросил Джин.
– Ну, может, поссать отошел.
– Что-то я деньги слабо наблюдаю, – напомнил Джин.
– И я тоже. Может, завтра...
– Завтра? Ты что, завтраками меня кормишь? Или дури обкурился? – сорвался Джин. – Я тебя жду. Сейчас!
– Джин, мы три года вместе. Не городи огород из-за пустяка!
– Это не пустяк, твою мать!
Телефон не выдержал и отключился. Мало кто мог выдержать Джина в бешенстве.
Дим смотрел ему в глаза спокойно. И под его холодным взглядом тот пытался рассуждать логически.
– Ты считаешь, что это не проблема. Я считаю, что нехватка налички – это проблема. На меня давят. Это же сеть, все связано. Если ты не можешь разобраться с клиентами, я могу тебе помочь. Мы три года вместе, ты прав. Но то, что происходит в последнее время, мне не нравится. Из-за тебя я должен оправдываться перед Ахметом. В чем причина, скажи мне?
– Она вернет.
– Она? Кто она? – Джин прищурился.
– Нина.
– Нина? Нина, которая с Киргизом?
– Да.
– Нина, которую завтра хоронят? Она вышлет тебе деньги по Вестерн Юнион с того света?
– Как хоронят? – у Дима похолодели губы.
– Как хоронят? Не очень пышно. В закрытом гробу. Доза была такой, что лицо посинело. У Киргиза теперь один вопрос – кто ей продавал? И я не сомневаюсь, что он на него ответит. А у меня к тебе другой вопрос – зачем ты это делал? Неужели ты не видел по ее глазам, что она уже решилась? Что все кончено? Ты этого не видел?
Дим сел в кресло. Вспомнил ее шарф до самого носа, ее неживые холодные пальцы, ее огромные потерянные глаза.
– Не видел...
– Ну, знаешь, – Джин развел руками. – Ее долг висит теперь на тебе. Это раз. И Киргиз тебя найдет – это два. Я жду неделю. Для меня это – суперсрок. Иначе и мне вскроют череп и посмотрят, есть там мозги или нет, если я связываюсь с такими идиотами, как ты.
– Ясно, – кивнул Дим. – Ясно. Я попал просто.
– Знаю, что бывает, – согласился Джин. – Но нужно выпутываться. И тебе, и мне – из-за тебя. Скажу прямо: я не подставлюсь. Если через неделю ты не вернешь долг, я сдам тебя Ахмету. Ты меня слышишь?
Дим смотрел за окно.
– Я не знал, что она умерла...
– Странно, что ты не знал. Киргиз вернулся откуда-то и нашел ее мертвой. Крику было! Мне утром сказали. Но я не думал, что это ты ей продавал. То есть, все равно, кто продавал, конечно. Но Киргизу, наверное, не все равно. Вы же с ней когда-то...
Дим поднялся.
– Я понял. Не говори ничего. Я понял.
Все, ветер
В город пришла весна, тротуары совсем просохли и стали нагреваться от солнечных лучей. Небо сделалось ясно-голубым и безоблачным. Ветер унес ее душу вместе с облаками – куда-то в другой мир. И вдруг Дим подумал, что этот другой мир – черная, мерзлая земля под ногами, еще не успевшая прогреться под короткими лучами солнца.
Снова мелькнул перед глазами ее шарф, прикрывающий бледные, совершенно бескровные губы. Нина...
Тогда, в казино, Киргиз просто взял ее за руку. И она пошла. Оглянулась на Дима, но пошла. От кого он должен был ее защищать? Она сама так захотела.
И потом, когда она впервые купила, он только спросил едко:
– Нелегко приходится под Киргизом?
Она запахнула соболью шубку и улыбнулась.
– Нелегко.
Как он мог ее удержать? Она сама так решила.
И теперь... Она сама выбрала свою жизнь и свою смерть. Но сердцу этого не объяснишь. Сердце говорит другое – ты ее предал, ты ее продал, ты ее убил. Сердце лжет. Научилось где-то. Нахваталось бреда на улицах. Наслушалось ветра.
Все в городе по-прежнему, но почему-то стало тяжелее дышать весенним воздухом. С весной стало холоднее.
Глеб-Фуджи кивнул спокойно. Знает или не знает? – подумал Дим. А потом – сказать или не сказать?
– Ты про Нину?...
– Я знаю. Передоз, – Глеб отвернулся.
Повисла тишина.
– Ты же не считаешь, что это я? – спросил вдруг Дим.
– Нет. Хотя и ты тоже.
– Ладно, пойдем куда-то?
– Думаешь, мне кусок в горло полезет? Знаешь, как она мне нравилась? До мурашек по коже... Она роскошная, дорогая. А может, если бы я предложил ей все бросить, она бы и бросила... Но я же не предложил!
Глеб обхватил руками русую голову.
– Целый день думаю... Может, ей и поговорить не с кем было, а я молчал.
– Она бы тебя не слушала, Глеб, – сказал Дим. – Она слушала только шуршание купюр.
– Не может этого быть! Было же у нее сердце...
– У нее было тело, но сердца в нем не было.
– Почему же она тогда покончила с собой? – голос Глеба сорвался.
– Может, случайно.
– Случайно? Тебе говорили когда-нибудь, что ты скотина? – спросил Глеб.
– Говорили, много раз. Жизнь скотская, потому и скотина. Ясно? Ты вокруг себя одни пленки видишь с мертвыми улыбками, а я людей вижу. И они научили меня быть скотиной в их стаде.
Глеб мотнул головой.
– А как же твоя Джоконда? Не из этого стада?
– Нет. Она особенная. Но она уехала.
– Ничего, земля круглая. Все пути сходятся...
– Правда? Ты так думаешь? – вздрогнул Дим.
– Конечно. Обязательно сходятся – на том свете. И мой путь, и Нины, и твой, и твоей Джоконды...
Дим хлопнул дверью. С неба улыбалось приветливое солнце.