Вор с палитрой Мондриана
Шрифт:
— Боюсь, что нет.
— «Шарлемань» — это то же самое, что «Карл Великий». А «Карл Великий» — это то же самое, что «Большой Чарли». Так называется мой дом, потому что у его владельца была парочка дружков-педиков и звали их Болен и Мэнни, и он вполне бы мог назвать этот дом «Более или Менее», но этого почему-то не сделал. Впрочем, откуда вам знать такие вещи, вы же не здешний. Откуда вам знать, что прямо здесь, за углом, находится огромный жилой дом под названием «Шарлемань».
— «Шарлемань»… — повторил я.
— Да, именно.
— Жилой дом.
— Правильно.
— Прямо за углом. И вы в нем
— И снова вы правы, Дональд Браун.
— Тогда, — сказал я, отставляя недопитое виски, — тогда я просто не понимаю, чего мы еще ждем.
Я узнал привратника, и консьержа, и Эдуардо, улыбчивого лифтера, тоже узнал. Но ни один из них не узнал меня. Они не обратили на меня не то что ни малейшего, вообще никакого внимания. На мне могла оказаться хоть шкура гориллы, они бы и тогда бровью не повели. Ведь как-никак мисс де Грассе проживала здесь, к тому же, полагаю, я был далеко не первым молодым человеком, которого она, подцепив в «Большом Чарли», затаскивала к себе, и уж совершенно точно не скупилась на чаевые, чтоб они держали свои глаза как и положено держать — скромно опущенными долу.
Мы поднялись на лифте на пятнадцатый этаж. По дороге от бара к дому я старался дышать как можно глубже, но разве достаточно нескольких, пусть даже самых огромных глотков загрязненного нью-йоркского воздуха, чтобы перебить воздействие трех с половиной больших виски, и в лифте я ощутил легкую тошноту и головокружение. И яркий свет, горевший в нем и совершенно беспощадный к моей спутнице, тоже не помог. Мы подошли к двери в квартиру, и она отпирала ее своим ключом куда дольше, чем делаю я в подобных ситуациях без оного, но я предоставил ей эту честь и спокойно наблюдал за ее стараниями до тех пор, пока дверь не открылась.
Оказавшись внутри, она воскликнула:
— О, Дональд! — и заключила меня в объятия. Ростом она оказалась почти с меня, и вообще ее было слишком много. Нет, толстой или там бесформенной назвать ее было никак нельзя. Просто ее было много, вот и все.
Я сказал:
— А знаете что? Думаю, самое время нам с вами выпить по рюмочке.
Мы выпили три. Причем она свои — вполне добросовестно, я же украдкой выплескивал содержимое в кадку с пальмой, которая, судя по внешнему виду, и без того доживала последние дни. Возможно оттого, что ее подавляла обстановка.
Квартира напоминала цветной разворот журнала «Новости архитектуры» — минимум мебели, множество покрытых коврами возвышений. Украшением служила одна-единственная фреска, являвшая собой сплошное завихрение каких-то круговых линий и круговоротов. И ни одного прямого угла. Да Мондриана бы наверняка стошнило при виде ее, не говоря уже о том, что для того, чтоб выкрасть это так называемое произведение искусства, пришлось бы сносить всю стену.
— Ах, Дональд!
Я надеялся, что она вырубится после всего этого неимоверного количества виски. Однако, похоже, оно на нее вообще не действовало. А я, надо сказать, с течением времени трезвее не становился. Потом я сказал себе «Да какого, собственно, черта!», а вслух: «Ева», и мы вошли в клинч.
Никакой кровати в спальне не оказалось, вместо нее посредине размещалось еще одно возвышение, покрытое ковром. Но предназначение свое оно исполнило, как, к собственному удивлению, и я.
Странно все же…
В конце концов я сдался, забыл, кто мы и что, и это сработало. Не знаю, помогло ли тут виски, или, напротив, помешало, но я вдруг перестал думать о том, что происходит, и тогда, будь я неладен, все и произошло.
Вот и поди знай.
Глава 22
Самое трудное после этого было дождаться, пока она уснет, и не уснуть самому. Я одергивал себя, как только сознание начало затуманиваться, уплывать куда-то в потаенные глубины, следуя по запутанным неведомым тропинкам, ведущим в Страну Сна. И всякий раз я вздрагивал и возвращался в состояние бодрствования, и всякий раз бывал на волосок от сна.
Когда наконец ритм ее дыхания изменился, я выждал еще минуту-другую, затем соскользнул со спальной платформы на пол. Ковер был толстый, и я, бесшумно ступая по нему, собирал разбросанную одежду, затем отнес ее в гостиную и оделся. Я уже подошел к двери, как вдруг вспомнил про пятифутовый футляр и вернулся за ним. «Готова поспорить, вы архитектор, — сказала Ева, — и спорим, там у вас чертежи». Я спросил, как это она догадалась. «О, эти очки, — ответила она, — и эта шляпа. И эти совершенно удивительные расхожие туфли. Черт возьми, Дональд, да ты типичный архитектор!»
Я выглянул в глазок, отпер дверь, тихо притворил ее за собой. Подумал было использовать отмычки, чтоб запереть за собой дверь, но потом решил, что не стоит. Ведь Ева ведет такой образ жизни, что спать с незапертыми дверями для нее дело привычное. И если так, то вполне вероятно, что, уходя, гости прихватывали с собой и ее кошелек. И вполне вероятно, что она расценивала подобные действия не как кражу, но как guid pro duo. [37] Они же, в свою очередь, несомненно считали это справедливой платой за свои старания.
37
Услуга за услугу, компенсация (лат.).
Я вышел на лестницу и спустился на одиннадцатый этаж. С минуту никак не мог вспомнить, какая из дверей ведет в квартиру Эпплинга, затем увидел скважину от фальшивой сигнализации, к которой никакой системы сигнализации подключено не было. При мне находилось кольцо с отмычками и тонкая стальная полоска, с помощью которой можно без проблем вскрыть любой замок фирмы «Пуляр», но что-то меня остановило.
И слава Богу, потому как в квартире были люди. Я расслышал какой-то невнятный звук, заставивший меня приложить ухо к двери, и тогда уже совершенно отчетливо услышал нечто напоминающее дурацкий смех, каким смеются персонажи телевизионных комедий. Заглянул в глазок и — о, чудо! В квартире горел свет.