Вор

Фишер Таррин

— Не делай этого.

— Не делай чего? — шепчу ей на ушко.

— Ну, во-первых, не говори таким голосом.

Я стараюсь не рассмеяться. Вижу, как по её коже бегут мурашки. Очевидно, мои старые уловки до сих пор срабатывают.

— Итак, у тебя особая любовь к рукам, и ты заводишься от моего голоса?

— Никогда не говорила, что я ручная фетишистка!

— Правда? Значит, ты просто заводишься от моего голоса?

Она начинает вырываться, а я обхватываю её двумя руками, чтобы удержать на месте, и смеюсь.

Когда

она наконец-то успокаивается, убираю её волосы и целую в левое плечо. Оставляю поцелуй на обнаженной коже её шеи, отчего она дрожит. Еще один поцелуй на дюйм повыше, и она наклоняет голову, открывая мне лучший доступ.

— Ты не должен, мы... — её голос прерывается.

— Я люблю тебя, — говорю я ей на ушко. Она пытается вырваться, но я все ещё удерживаю её в руках.

— Не надо, Калеб...

Внезапно её расслабленное состояние проходит, и она начинает яростно дергать своими стройными ногами, пытаясь убежать от меня.

— Почему нет?

— Потому что это неправильно.

— Неправильно, что я люблю тебя? Или то, что ты любишь меня?

Она плачет. Я слышу ее всхлипывания.

— Ни то, ни другое,— её голос, полный эмоций, надрывается. И вместе с ним рушится моя броня, моя игра, мое сердце.

Я начинаю говорить хриплым голосом, глядя на воду.

— Не могу держаться подальше от тебя. Я десять лет пытался.

Она рыдает и опускает голову. Она не пытается вырваться, но старается держать между нами дистанцию. Потом наклоняется вперед, и я тотчас же чувствую потерю. Прожив столько лет без неё, я отказываюсь её терять. Я попал в её ловушку, но хочу обратить это в свою пользу. Наматываю её волосы на кулаки и начинаю медленно притягивать к себе, пока она не оказывается у меня на груди. Она позволяет мне это делать и, похоже, совсем не против быть связанной.

Связанной. Хотел бы я хорошенько наказать любовь всей моей жизни.

Я могу дотянуться только до виска, поэтому целую его и переплетаю наши пальцы. Она прижимается ко мне, и в моей груди зарождается знакомая боль.

— Питер Пэн,— говорю я.

После пяти секунд молчания она произносит:

— Когда я с тобой, все эмоции, которые я ощущаю, выходят из берегов. Я тону в них. Мне хочется бежать к тебе и убегать одновременно.

— Не надо... не надо убегать. Мы справимся.

— Мы не знаем, как правильно любить друг друга.

— Ерунда,— говорю я ей на ухо.— Ты полна любви, которую не можешь выплеснуть наружу. Некоторые вещи ты не можешь сказать вслух. Я смирился с этим. И теперь понимаю. Мы ранили друг друга. Но, Оливия, мы больше не дети. Я хочу тебя, — отпускаю её и поворачиваю так, что теперь она сидит между моих ног.

Беру её лицо в ладони, запускаю пальцы в волосы и наклоняю к себе. Теперь она не сможет отвернуться.

— Я хочу тебя,— я говорил это прежде, но она не поняла. Она по-прежнему думает, что я брошу её. Как было до этого.

Её

нижняя губа дрожит.

— Я хочу от тебя детей, и твою злость, и твои холодные голубые глаза... — я задыхаюсь от слов и отвожу взгляд. Снова смотрю на нее и понимаю, что если не смогу убедить её сейчас, то не смогу никогда. — Я хочу ходить с тобой на званые ужины, разворачивать подарки на Рождество. Хочу спорить с тобой о глупостях и ронять на кровать, чтобы доказать свою правоту. Хочу кидаться тортами и ходить в походы. Я хочу твое будущее, Оливия. Пожалуйста, вернись ко мне.

Она дрожит всем телом. Слезы катятся по щеке, и я ловлю их большим пальцем.

Хватаю её за шею и прижимаю к себе так, что наши лбы соприкасаются. И провожу руками по ее спине.

Она шевелит губами, пытается сформулировать слова, и по выражению на её лице я не могу сказать, хочется ли мне их услышать. Наши носы на одном уровне, и если я придвинусь на полдюйма вперед, мы начнем целоваться. Я жду её.

Наше дыхание сливается. Она хватает мою рубашку и сжимает в руках. Я понимаю, как ей это необходимо. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не повалить ее прямо на песок.

Наши грудные клетки поднимаются и опускаются подобно волнам. Я касаюсь её носом, и это рушит её броню. Она обнимает меня за шею, приоткрывает рот и целует меня.

Сколько месяцев я не целовал мою девочку. Кажется, будто это в первый раз. Она отклоняется назад и мне приходится вытянуть голову, чтобы достать до её губ. Мои руки у неё под платьем, поглаживают бедра. Я чувствую материал её трусиков, но держу себя в руках.

Мы целуемся медленно, только губами. Часто отстраняемся друг от друга, чтобы посмотреть в глаза. Её волосы создают занавес между нами и всем миром. Они спадают нам на лица, закрывая все, кроме наших губ.

— Я люблю тебя,— говорит она мне в рот. Я улыбаюсь так широко, что приходится прервать поцелуй. Мы задействуем в поцелуе языки, и желание нарастает. Оливия любит кусаться, когда целуется. И это очень сильно на меня влияет.

Мое сердце — в горле, разум — в штанах, руки — на её платье. Она отталкивается и встает.

— Ничего не будет, пока я не разведусь,— говорит она.— Отвези меня назад.

Я поднимаюсь и притягиваю её к себе.

— Все, что я слышу, это «возьми меня».

Она обхватывает меня за шею, прикусывая зубами нижнюю губу. Я изучаю её лицо.

— Почему ты не краснеешь? Чтобы я ни сказал, ты не смущаешься.

Она ухмыляется.

— Потому что я чертовски крутая.

— Да, ты такая,— нежно говорю я, целуя её в кончик носа.

Мы идем к моей машине. Как только открываем дверцы, у Оливии звонит телефон.

Она достает его из сумки и меняется в лице.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она отворачивается от меня, её руки застыли в воздухе, всё ещё сжимая телефон.