Воробышек

Ро Олли

Тонкий, едва уловимый аромат кокосового масла впитывается в мою кожу и оседает на языке легкой горечью. Дорожка горячих, слегка влажных поцелуев сползает к пупку, царапая отросшей щетиной нежный бархат податливого тела. Запах возбужденной плоти будоражит фантазию. Хочется раздвинуть стройные загорелые ноги так широко, чтобы перед моим взором не ускользнула ни одна деталь. Впрочем, этим я и занимаюсь, разводя в стороны острые коленки.

Чувствую, как бедра слегка напрягаются, притормаживая мой пыл. Ева всегда так делает. Смущается. Будто бы все между

нами происходит впервые, и я не вылизывал ее уже добрую сотню раз. Слегка смеюсь, обдавая припухшее лоно теплым дыханием, отчего по ногам девчонки незамедлительно бегут мурашки.

– Пусти, малыш, - шепчу и легонько касаюсь языком влажной, слегка солоноватой розовой кожи.

А затем еще. И еще. И еще.

Только так. Проводя снизу вверх, но не обратно. Нежно. Мягко. Аккуратно.

И она расслабляется, движется навстречу, полностью сдается во власть моего жадного рта, алчность и нетерпеливость которого мне приходится постоянно сдерживать.

У нас бывает разный секс. Спонтанный, быстрый, почти животный. Романтичный, с долгими прелюдиями. Иногда жесткий и даже грубый. Но если в ход идет мой язык, то все непременно ласково, неторопливо и бережно.

Я давно заметил, что именно так она быстрее и ярче кончает. А доводить строптивого Воробышка до оргазма, надо сказать, - мое любимое занятие!

Вот и сейчас ликующе ощущаю, какой влажной и мягкой она стала, как начинает сжиматься тугое колечко, предвещая скорый пик наслаждения. Пальцы скользят внутрь лона, играют со знакомыми уже точками, через которые, будто ток, проходят импульсы и вибрации громкого экстаза с моим именем на пересохшей от частого дыхания улыбке.

 Выпрямляюсь, наслаждаясь дикими стальными глазами, излучающими любовь и полное доверие. Не собираюсь давать ей передышку. Член до боли напряжен и терпение мое на исходе.

Красивая. Родная. Единственная. И вся моя.

Не без боли в сердце рассматриваю акварельные нежные веточки цветущей сакуры, скрывающие шрамы на ребрах. Никогда себе не прощу, что в свое время не смог понять и догадаться, как несладко приходилось выживать Еве, пока я бесился от глупой ревности.

Подставляю налитую головку ко входу, но медлю. Скольжу между складочками, собирая блестящую влагу, пока Ева не начинает раздраженно ерзать, пытаясь насадиться на мой член самостоятельно.

– Егор, ну давай уже! – хнычет она, сгорая от желания ощутить тяжелую наполненность.

– Я просто обязан спросить… Ты точно не девственница? – с абсолютно серьезным лицом задаю вопрос, без которого не обходится практически каждый наш секс.

Ева злится и рычит, сверкая серыми молниями, а я не могу налюбоваться ею. Моя прекрасная жена лучше всех на свете. Едва ее сердито поджатые губы раскрываются, чтобы послать меня в дальние дали, как я, улыбаясь, резко и на всю длину вхожу в нее до упора. И вместо ругательств слышу восторженное «Да», «Еще», «Сильнее»…

Ева за прошедшее время тоже отлично меня выучила, поэтому и мой оргазм подступает стремительно и неминуемо…

Ажурная пена волн лижет

загорелые стопы, сливаясь с невесомым кружевом белоснежного платья. Мягкие лучи закатного красного солнца заботливо обнимают хрупкий девичий стан, теплый соленый ветер тщетно старается заплести белокурые локоны в косу, но вместо этого лишь путает волосы вокруг тонкой изящной шеи.

Я смотрю на счастливую улыбку Евы и чувствую внутри невероятное умиротворение. Она вкладывает свою прохладную ладошку в мою протянутую руку, переплетая наши пальцы, и ласково льнет к груди.

– С годовщиной, родная… - шепчу, касаясь губами голубой жилки на ее виске.

– С годовщиной, котеночек…

Улыбаюсь. Сколько бы времени ни прошло, Ева продолжает использовать это дурацкое прозвище.

Мы не боимся вспоминать прошлое, и оно не является запретной темой в наших разговорах. Наоборот, мы потратили уйму месяцев, сменив несколько психологов, чтобы прийти в гармонию с окружающим миром, друг с другом и с самими собой.

Прошло уже более пяти лет после того, как на всю страну прогремела новость о Зареченском Потрошителе, внебрачном сыне известного на всю страну психиатра, занимающимся ко всему прочему работорговлей.

Дело вышло громким и резонансным. Особенно, когда со дна Мрачного озера достали двенадцать цинковых гробов. Их, кстати, тащили Вениамину сами сотрудники завода, получавшие заработную плату в виде продукции, а добрый таможенник всегда был готов помочь жителям, скупая металлические ящики. На счету у Зареченского Потрошителя официально числилось семнадцать жертв вместе с моей сестрой, отцом и матерью, а также убитым по неосторожности Анатолием Ефимовичем Градовым и скончавшимся позднее от пулевого ранения в живот Герасимом Мищенко.

Однако, из стран ближнего зарубежья пришла информация еще о двадцати трех неопознанных телах с идентичным характером ранений и причиной смерти. Впрочем, доказать причастность Гуся и к этим убийствам казалось невозможным, а сам бывший начальник таможни связь с жертвами не признавал, отрицая любые обвинения. Но тут на помощь пришел брат Гуся. Изредка приходящий в сознание Герасим перед смертью дал наводку на некий тайник. В основании фундамента памятника солдатам на Мрачном озере был вмонтирован ящик, а в нем бережно хранились личные вещи и украшения убитых Вениамином девушек. Как и другие серийные убийцы, Гусь собирал трофеи, чтобы помнить и гордиться.

В ходе расследования и многочисленных экспертиз суду были представлены неопровержимые доказательства вины Вениамина, а совокупности со свидетельскими показаниями меня, Евы и прочих участников процесса, не оставляли Зареченскому Потрошителю ни малейшего шанса остаться безнаказанным.

Гуся осудили на пожизненное заключение в тюрьме строго режима без права на обжалование приговора, без права на амнистию и какие-либо другие послабляющие меры. Вот только в первый же год Вениамин не выдержал и покончил с собой. Как известно, даже в тюрьме не жалуют насильников и убийц маленьких девочек.