Ворон и ветвь
Шрифт:
– Стражников боитесь?
– Боюсь не успеть, – ласково говорю я.
– Хватит, Эрек, – утомленно говорит она. – Господин Кочерга прав, мы теряем время.
И мальчишка – вот чудо! – отходит, а она протягивает мне руку просто и спокойно, опираясь на мою с явным облегчением.
– А если мы и в самом деле не успеем? – спрашивает она немного погодя, когда до улицы Черных роз остается всего ничего.
– Тогда все будет немного сложнее, – отзываюсь я, следя за выбоинами мостовой. – Ваша дочь может идти?
– Нет… не думаю…
Капюшон падает ей на лицо, она то и дело поправляет его и явно прихрамывает, но старается идти как можно быстрее, и понятно, что жалоб я не услышу.
– Они вряд ли отправят девочку в капитул одну, – говорю ей. – Скорее подождут вас обоих. За что вас разыскивают, госпожа?
Она молчит, лишь дышит тяжело и часто. Если прислушаться… Я не целитель, но даже мне понятно, что нужен лекарь. А на вопрос так и не ответила. Впрочем, через несколько минут, когда мы доходим до конца узкой улочки, дома которой почти смыкаются верхними выступающими этажами, я слышу тихий хрипловатый голос:
– За убийство.
– Опять врете, – усмехаюсь я. – Этим занимается суд герцога, но не Инквизиториум.
– Они думают, что я колдунья. Потому что переночевала в проклятой Светом часовне и…
– И пережили Дикую Охоту?
– Да, – выдыхает она.
– Вы рассказали про меня?
Прежде чем ответить, она молчит так долго, что могла бы уже и не отвечать. Потом отзывается еще тише:
– Да.
И ни слова оправданий. А ведь ей наверняка есть что сказать. По уставу дознания нельзя применять пытки к женщине в тягости, так что вряд ли ее пытали, а вот припугнули наверняка. И скорее всего, детьми.
Под ногами хрустит уже изрядный слой свежего снега, сухого и плотного, не успевшего еще пропитаться испарениями большого города. Мы оставляем следы на девственной белизне, и на мгновение кажется, что Стаммас мертв, словно Колыбель Чумы. Но сюда чума так и не дошла, я чувствую множество теплых огоньков живых душ, окружающих нас. Если прикрыть глаза и посмотреть иным взглядом, город будет похож на огромную, уходящую вдаль сеть, усыпанную множеством огней. Маленькие золотые – люди, большие слепяще-белые – церкви и часовни, зеленые, алые, синие и пурпурные – места силы или творящегося волшебства.
А прямо впереди, за тонкой полоской живого золота – черно-серая муть. Кладбище. Очень старое кладбище, умело и ревностно упокоенное моими предшественниками, выжженное молитвами церковников, усыпленное и залитое светом Благодати. Ни одного следа блуждающей души, только если присмотреться изо всех сил – до боли в глазах, что и не глаза вовсе, – темную муть прорезают крошечные искры. Это крысы, совы, бродячие собаки – новые обитатели кладбища…
– И вы мне ничего не скажете? – вырывает меня из другого мира ее голос.
– А зачем? – пожимаю плечами я. – Если вы все рассказали, значит, не рассказать просто не могли. Я знаю инквизиторов. Они грозили вам или вашим детям.
– Если бы мне… – еле слышно откликается она. – Я не знала вашего имени. Только потом… поняла. Местные слуги… рассказывали нам… про замок Энидвейт… ой…
Она даже останавливается, откидывая капюшон, смотрит на меня виновато, явно не зная, что делать ей и что сделаю я. Я же протягиваю руку и поправляю сбившийся и распахнувшийся воротник ее плаща. Чувствую ненавидящий взгляд мальчишки и убираю руку, пока этот дуралей не надумал ткнуть мне в спину своей железкой. У него не выйдет, но… Ни к чему ей бояться еще больше. Лучше пусть отдышится, раз уж остановились.
– Полагаю, вам рассказывали страшные сказки, госпожа, – говорю ей без улыбки. – Забудьте, в них очень мало правды.
– Значит, все еще хуже, – шепотом говорит она, опуская взгляд и комкая в пальцах воротник плаща, к которому я едва притронулся. – Но они вас не называли. Только… заставили рассказать про условие… про договор… о ребенке. А потом отправили сюда, в капитул…
– Расскажете потом, хорошо? – мягко прошу я. – Сейчас мы дойдем до конца переулка, и вы покажете мне дом. Там еще кто-нибудь есть?
– Нет, только Энни, – мотает она головой, зябко кутаясь в плащ. – Она спала, когда мы уходили.
Глава 26
Канун Йоля. Одна ночь до солнцестояния
Стамасс, столица герцогства Альбан
23-й день дуодецимуса, год 1218-й от Пришествия Света Истинного
Луна прячется в низкой туче, едва просвечивая бледным пятном, и снова начинается снег. Мы стоим между двумя высокими каменными домами, выходящими другой стороной на улицу Черных роз. Это ряд домов перед широкой дорогой, по другую сторону которой через каждую дюжину шагов торчат деревянные столбики с вырезанными стрелами – защитой от зла. Раньше, до прихода Света, кладбище ограждали такие же столбики, но с розами, потемневшими от дождей, снега и ветра, – отсюда и название улицы, одной из первых в Стамассе, и присказка: «Когда черные розы зацветут». Потом розы сменились стрелами, а город ушел дальше, оставив кладбище на окраине и заложив новое, куда больше.
До дома шагов полсотни влево по улице. Чтобы разглядеть лучше, я перехожу на другую сторону, вглядываюсь в темноту. Ставни закрыты, за ними ни проблеска огня. Закрыв глаза и потянувшись к дому, различаю четыре огонька: один, золотистый, сияет ярко, но неровно, словно язычок колеблющейся свечи. Золото остальных мешается с белизной. Вряд ли инквизиторы всерьез считают Бринар ведьмой, иначе прислали бы не троих, а больше. Ведь ведьма с двумя почти взрослыми детьми – это уже гнездо нечисти. А может… Я замедляю дыхание, еще сильнее погружаясь во Тьму, и она смыкается вокруг меня, ласково-спокойная, готовая откликнуться и служить – только позови. Дома вокруг вспыхивают серыми остовами балок, как кости призванного скелета – не жизнь, только ее подобие. Камень, окружающий балки, почти прозрачен… Я смотрю на огоньки. Три в доме напротив, еще два в том, что за ним, мой – третий, а дальше уже трудно разобрать. Может в других домах быть засада? Почему бы и нет. А дальше по улице, через несколько домов, еле видна кучка огоньков. Я открываю глаза, морщусь от боли. Слишком мало силы: не успел восстановиться дома, заряжал портал… Сегодня я не боец. А там, в конце улицы, наверняка ждут еще, кроме этих троих. И как они быстро!
Ладно, вряд ли меня кто-то успел разглядеть. Для этого надо было точно знать, куда смотреть, а луна совсем скрылась, да и снег все сильнее. Я возвращаюсь в переулок.
– Ну что? – не выдерживает мальчишка.
Он напряжен, как тетива, вот-вот сорвется. Оставить здесь или взять с собой? И то и другое плохо.
Вдова ничего не спрашивает, только смотрит огромными на изможденном лице глазами, и я ловлю запах – слабый, но неприятный и хорошо знакомый. Так и есть, на воротнике плаща несколько темных пятнышек, а снег в паре шагов перекопан, словно там что-то загребали. Резкий кислый запах – оттуда.