Ворон на снегу
Шрифт:
Фюрерские крепости рушатся, оставшиеся в живых фюреровцы отходят дальше на Запад, на следующий километр, на следующую улицу, на следующий квартал, образуют новые крепости, которые опять рушатся…
Кроме развалин и мёртвых тел остаётся на отвоёванной территории ещё и ненависть к нам. Это злобное чувство может выплеснуться где угодно и из кого угодно: из старухи ли, выползшей из подвала, или из мальчишки, метнувшего мне в спину камень. Камень угодил вскользь, не очень больно, я обернулся, рыжая голова мальчишки торчала из-за угла разбитой стены, я погрозил ему, он спрятался, но выглянул в другом месте, не смирившийся. Камень по горбушке – это хорошо, лишь бы не пуля, – с благодарностью думаю я.
ТАЙНАЯ СИЛА
С весёлым любопытством поглядела на меня девчонка, совсем юная, перебегая улицу, я ответил
Я вернусь, буду их кормильцем. А на этот газон забрёл я сдуру. Обойти его надо было стороной, от дороги. Такие места начинены пехотными минами, и чтобы через них перейти, надо очень сосредоточиться. И тем не менее во сне девчонка приснилась. Почему-то не вся, а только глаза в пушистых ресницах, покорные и доверчивые. Этого оказалось достаточно, чтобы натянулись кальсоны. Мучительное состояние. Получается, что пока живой, живы в тебе и мужские потребности, хоть в зоне, хоть на войне.
Перемещаясь по чужезападным городам, крупным и некрупным, я убеждался, насколько здесь богаче живут люди, чем в моём Новосибирске, я видел. Заходишь в квартиру для проверки документов – мы сопровождали штабных офицеров, проверяющих документы, – а там ковры на стенах и на полу, диваны, стулья, шкафы, люстры, прочая предметность, и всё это такого изящества, какого никто из нас у себя в отечестве не видел и не мог видеть. Хозяев нет, квартира брошена со всем этим драгоценным барахлом, хозяева сбежали, боясь нас. В других квартирах такое же обстановочное хозяйство и тоже всё брошено на произвол судьбы.
– Стрелять их надо, – угрюмо выдавливал кто-нибудь, держа карабин с примкнутым штыком.
– Давить, – добавлял другой.
– Эксплуататоры, на рабочем народе нажились, – говорит третий, пробуя штыком шкаф, насколько крепка его зеркально-гладкая древесина.
Поскольку и в домах, расположенных в непосредственной близости от уцелевших заводских труб, явно предназначенных для жильцов не буржуйского сословия, не встречалось пролетарской бедности и голытьбы – на стенах и на полу тоже были фабричные мягкие, в разных раскрасках, ковры, не табуретки с лавками стояли, а стулья и кровати мягкие, ширина их равна длине, хоть повдоль ложись, хоть поперёк, и зеркала в полстены над кроватью, – разговор наш насчёт эксплуатации одних другими терял остроту и заходил в тупик. Что в одних домах, что в других возникало гнетущее желание ширнуть штыком в какую-нибудь мебель или прикладом приложиться к зеркалу, которое назло отображает тебя во весь рост вместе со стоптанными головастыми ботинками, вместе с линялыми обмотками и такой же линялой, доставшейся тебе от убитого бойца пилоткой.
Штабные офицеры не разделяли наше солдатское настроение, и потому имущество в домах после нашего посещения в большинстве случаев оставалось непорченым. Действовал приказ верховного: за мародёрство и всё такое преднамеренное – трибунал. Сколько уже было трибуналов!
Из политзанятий я знал – всем это разъяснялось доходчиво, – что всё богатое имущество сателлиты фашистской Германии, как и сама фашистская Германия, натащили себе из захваченных территорий СССР. Но тут же в моей голове не могла не возникнуть картина, как я с братом Васей за полгода до войны ходил доставать материал на костюм Васе и на рубаху мне в городской универмаг, расположенный в Новосибирске у мелькомбината. Очередь народ занимал с вечера, грелся у костров, к утру, к открытию магазина толпа собиралась в несколько сот, и в открытую дверь все лезли уже без всякой очереди, милиция пешая и конная не могла сдержать, здоровые попадали к прилавку первыми, слабых отталкивали. Чтобы достать ситец на рубашонку и дешёвое сукно на костюм, нам пришлось ходить на ночь всю неделю. Мне, мальчишке, удалось прошмыгнуть между ногами взрослых с риском быть задавленным на смерть, такие скорбные происшествия были чуть ли не каждый день, когда завозился в продажу ходовой товар. В одни руки отпускали продавцы только по три метра.
Вот и думай освободитель Европы: что мог завоеватель награбить в СССР и таким образом облагополучить себя?
В таком случае, зачем они на нас нападали, дуроломы? Раздвоение мыслей. Или нападали только затем, чтобы обучить нас правильной, самодостаточной жизни?
Чуть не стоила жизни всему взводу поездка на хутор вблизи от границы с Австрией.
Рота снарядилась на выполнение очередного задания. Выехали колонной «студебеккеров». За городом, где начинались сплошные виноградники, колонна разделилась. Наш взвод двумя машинами свернул на узкую дорогу, между садами, вправо. Сзади, за нами, двигалась брезентовая легковушка ротного. Тут для уточнения маршрута была сделана минутная остановка. Глядели карту. Ротный приказал взводному пересадить из грузовика в легковушку трёх солдат. Среди них в машине с ротным оказался и я. Такое доверие мне было оказано, думаю, по той причине, что я был узок телом и мало занимал в кабине места. Я сидел, держа карабин в ногах, между колен, как раз за бритым затылком ротного. Это был старший лейтенант Плинтух, недавно назначенный в роту из госпиталя вместо прежнего капитана, которого отозвали куда-то. Когда сады кончились, началось широкое поле, обрезанное с левой стороны полосой хвойного леса. С другой стороны, на возвышенке, маячило у горизонта несколько сельских домиков. К этим строениям повернула первая машина, второй «студебеккер» за ней, а мы – следом. Через какое-то время, когда проехали полем метров триста, старший лейтенант Плинтух, пристально в бинокль вглядывавшийся в высотку, отчего-то забеспокоился, затылок его напрягся, побурел. Я услышал приказ ротного, отданный тихо, в полголоса: «Обогни первые машины…» Это он сказал водителю, сержанту Серёгину, который тотчас прибавил газу, выехал на сторону и через пару минут уже поравнялся с головным «студебеккером», где находился командир взвода.
– Сбавьте скорость до минимума. Доедете до первой лощины, свернёте к лесной полосе, но в полосу не въезжайте, – сказал ротный взводному.
И что-то ещё говорил, также быстро, на ходу, наклонившись и выставив голову из открытой дверцы кабины. Тогда вообще ездили с приоткрытыми или вовсе снятыми дверцами.
Теперь мы ехали впереди, а «студебеккеры» за нами на короткой дистанции. Я глядел по сторонам, никакой опасности в этом открытом широком поле не примечая, всё тут было мирно, тихо и спокойно. Небо перечерчивали птицы. Над лесом держалось лёгкое марево. Такая же дымка была над удалившимися виноградниками. Приближавшиеся на возвышенности строения обретали более чёткие очертания, это был, должно, хутор, в котором жила большая семья земледельцев. Таких хуторов наша рота объехала в долине Дуная десятки, обычно через день-два после того, как уходили наступающие войска со своими полками и дивизиями вслед за отступающими немцами.
Задача у нас была одна, как я уже говорил: проверить надёжность тыла и обеспечить мирную трудовую жизнь местному населению, защитить его от странствующих и кочующих мародёров, у которых нет национальности.
Мародёры обычно ведут себя по отношению к нам не агрессивно, они, завидев нас, либо прячутся, либо убегают. Вот и сейчас мы ехали, чтобы проверить населённое местечко, познакомиться, поговорить с людьми, показать им, что ничего страшного мы, советские чекисты, краснопогонники, не представляем, уверить их, что теперь всё будет мирно и хорошо.
Странным было то обстоятельство, что ничего не бросилось в глаза, как я ни вглядывался, что тут несколько дней назад, у подножия Карпат, прошли бои. А они ведь прошли где-то здесь, именно на этих отлогих склонах. Сводки ещё два дня назад сообщали, что передовая линия фронта сдвинулась в глубину гор, из Карпат в Альпы, вон за те крутые вершины, сливающиеся с белыми облаками.
Тем временем, пока я так думал, размышлял, сержант Серёгин доехал до лощины, свернул в неё и повёл машину по ней. За нами свернули и «студебеккеры». Теперь все машины шли на повышенной скорости. Водители чудом успевали лавировать то влево, то вправо по ручью. Совсем рядом, оттуда, куда мы направлялись, смачно захлопали выстрелы, и на противоположной стороне лощины взорвались крупные мины. Под навесом холма, в лощине, мы были неуязвимы.