Ворон на снегу

Зябрев Анатолий

В конце колонны мелькнул человеческий силуэт, Афонин побежал туда, но никого не обнаружил.

– Никого – шёпотом сказал он.

Через некоторое время послышалась автоматная очередь, звук её был глухим, придавлен. Стрельба повторилась совсем близко, по ту сторону стены, где-то у пролома. Однако полёта пуль не услышано, значит, стреляли не по нам.

Так мы дождались утра. А рота ещё не возвращалась. По улице пошли люди. Наши «студебеккеры» занимали часть тротуара, людям надо было обходить. Много было девчат, они шли стайками, фигурки их были настолько аккуратными и упругими, что эта упругость упитанного тела чувствовалась на расстоянии, и лица свежими, что невозможно было не заглядываться на них. Будто лишения войны

и не коснулись обывателей этого огромного города, столицы приальпийского государства. Здания вот развалены, а жители не отощали. Гитлеровская армия, знать, не объела их.

– Братки, махорочки на скрутку бы. Очень уж истосковался по родной махорочке, – неожиданно услышал я родную речь. Обращался инвалид с костылём. – Из Смоленщины я, в 41-м немцы вывезли на заводы делать снаряды…

– Ты, значит, шестерил, делал снаряды, которыми убивали советских солдат? – сказал Афонин.

– Да уж так, – потупился инвалид. – А кто отказывался делать, тех расстреляли.

– У всех вот такое совпадение. Тебя не расстреляли, зато наших тысячу бойцов твоими снарядами расстреляли, – говорил Афонин, однако махорки из пачки инвалиду всыпал.

Инвалид, сделав мах костылём, пошагал, но вернулся. Курил взадых и молча стоял, наблюдая тяжёлым взглядом за улицей.

– Что на родину-то не торопишься? – спросил Афонин.

– Да ведь как туда, – не сразу ответил инвалид после очередной глубокой затяжки. – Энкэвэдэ там встретит, расстреляют. Между огнями получилось…

Этот соотечественник далеко не первый, кого приходилось встречать на отвоёванной чужеземной территории: были вывезены, как рабочий скот, из родных земель, теперь боятся туда вернуться, потому что прощения не будет. Между двух огней.

Моя голова тогда мало об этом думала, точнее – совсем не думала, хотя могла бы очень серьёзно думать. Как-никак, опыт был: и колоний нагляделся, и отца на моих глазах скручивали и увозили…

Девчата, собравшиеся на широком каменном крыльце (инвалид сказал, что это педагогический лицей), друг дружке показывали на нас, игриво привлекали наше внимание. И надо же было Афонину, дураку, закурить свою длиннющую, с мундштуком, сигарету, и этим самым он чуть не сгубил себя и меня заодно, потому что эти синички тугозадые, увидев, что русский солдат курит такие шикарные сигареты, тотчас сбежались и, бестолковые, стайкой окружили нас. Часовых-то, стоявших на боевом посту, окружили плотно! Каково? Верный кандей, а то и похуже. Синички щебетали и просили дать им таких сигарет. Одна, уже окончательно осмелев, тянулась погладить щеку Афонина, покрытую редким пушком, другая нахально гладила тонкими, с перламутровыми ноготками, пальчиками погоны на моём плече. Погоны, я уже говорил, в нашем батальоне, красные. Я чувствовал, что и физиономия у меня в этот момент такая же красная, если не более. Другие девчонки, лепеча по-своему, уже заглядывали в кузов «студебеккера». Мне надо было срочно производить какое-то действие, ну может, немедленно производить выстрел предупредительный в небо, тем самым распугать пигалиц. Но это было бы уже глупее глупого – такая мера. Смех на весь батальон будет. Открыл пальбу против девчат.

Выручил инвалид. Он что-то громко сказал девчатам на их языке, потряс костылём и те вмиг разлетелись.

Вот такая нехорошая история вышла.

Немцы и их сателлиты чувствовали себя на оккупированных восточных территориях хозяевами гораздо большими, чем они у себя в своей стране, дома. Но я-то вот и никто в роте не чувствует тут себя хозяином, нет такого ощущения, что я хозяин положения, вот беда, более того, нет и охоты становиться хозяином на чужой земле, в этом глубинная разница в натурах нас и их.

Сменяются, кочуют на земле народы. В Англии, говорят, сегодня живут совсем не потомки давних старожилов, в Греции – тоже, в Италии – тоже.

А дальше как будет? Фантазия решительно отказывается представлять,

что Россию будут населять какие-то национальные сообщества, совсем не потомки русских будут когда-то россиянами. Будет Красноярск, будет Новосибирск, будет Томск, будет Москва, а народы-то совсем другие будут, другая культура, религия, другие языки. Или и названий-то нынешних не останется?

Рота вернулась в полдень. Принесли несколько палаточных свёртков. Это значило, что рота недосчиталась кого-то. Я быстро оглядел ребят своего взвода – все, слава Богу, целы. Значит, это из других взводов потери.

Обогретая после дождя жарким солнцем Вена предстала совсем мирной, совсем не пугающей. Кипарисы над тротуарами создавали впечатление уюта, безмятежности. И народ, проходивший мимо, теперь и не замечал нас.

Не только не игнорировал, а и, говорю, не замечал. Ночные наши страхи теперь казались напрасными. Как быстро, оказывается, обстановка может менять настроение.

Ротный замполит требовал от нас знаний относительно западных стран, упирая на то, что освободитель и победитель – а мы, конечно, были таковыми – должен знать не только географию мест, куда пришёл, а и историю.

Так вот, Австрия находится в самом центре Европы – площадь её в квадратных километрах не помню, знаю лишь, если с вечера ты на «студебеккере» выехал от венгерской границы – а мы всегда выезжали с вечера, – то к середине ночи будешь уже у чехословацкой границы, то есть пересечёшь всю Австрию. В Сибири у нас за такое время от одного села до другого едва доберёшься. Поперёк проходит Дунай, начинающийся где-то в Альпах, примечательна река тем, что течение её таково, что если тут сесть в лодку, то через некоторое время окажешься в Одессе. По этому самому течению самосплавом спустились сотни тысяч советских бойцов, погибших при многократном форсировании реки. Все они попали в Чёрное море и оттого вода в нём из цвета чёрного переменилась на цвет лиловый. Батальон наш начал движение от Одессы, встречно, и так по реке достиг города Вены, скалистых Альп, прежде сибирякам скудно ведомым. Альпы, как я увидел, состоят из трёх отчётливых уровней, на переднем уровне склоны, заселённые густо людьми, благоухают садами, на втором – дикие леса, на третьем – отвесные скалы и толстые ледяные поля в ущельях. Проведённая ночь в засаде в таком вот ущелье, когда ты одет в шинельку, покажется за десять ночей, холод сырой, проникает в кость, и сибирский климат оттого вдруг покажется очень приятным. Эх, благодать была, когда в Томской колонии, расконвоированный, ездил по дрова на двух подводах!

В VI веке вместе с германскими племенами бродили племена славянские, близкие к тем, из которых потом образовались русичи. В XIII веке утвердились Габсбурги. Поясню: Габсбурги – это не просто правящая династия герцогов и эрцгерцогов, сюда входит и понятие об объединённых племенах многих национальностей Западной Европы, решивших жить одним крепким государством, дабы иметь возможность противостоять наступлению с юго-востока Османской империи. В 1-й мировой войне солдаты Австрии участвовали на стороне Германии. В 1938 году сюда пришёл гитлеровский фашизм, Австрия перестала быть самостоятельной, произошло насильственное присоединение её к Германии…

Получается, мы Австрию освободили от немецкого насилия, пришли, чтобы вернуть ей отнятую у неё 7 лет назад самостоятельность. И австрийцы должны были бы встречать нас у каждого дома булками да виноградным вином. Они же этого не делают. Население напугано, что мы явились с завоевательской идеей: покорить и всё отнять, как воины Османской империи в XIII веке. Ох, была нужда у меня лично их тут покорять!

Чего мне хотелось, так это попасть в Берлин. Горячие сводки доносят, что Берлин окружён, сошлись фронты, образовалось бронированное кольцо… Вот-вот столица Германии падёт. Но о том, чтобы после окончания войны демобилизоваться и поехать домой, не ведётся и речи.