Ворон. Тень Заратустры
Шрифт:
– Ешь, Дымыч… Ешь, говорю… Что значит – не буду?..
Надя покачала головой и закрыла за собой калитку. Шла домой и смеялась над бабкиными чудачествами, представляя картинку, как отпихивается кот от надоевшей жрачки и ноет при этом, как капризный ребенок: «Не хочу… Не буду…».
– Надька! – вдруг окликнул ее кто-то, когда она уже свернула в свой двор.
Она вздрогнула, но не обернулась. Рванула в подъезд, перемахивая через две ступени. Она слышала за спиной голос Бахи, но, памятуя слова бабки, обернуться не могла. Смятение охватило ее. Промелькнула догадка, что старуха все
– Где носишься, заяц? – хитро спросил отец.
Она светло заглянула в его глаза.
– Я уже дома!
На душе было легко и чисто. Ей вовсе не думалось, что она лукавит, и чудилась в самой себе такая искренняя, просто ангельская ясность.
– Тебя Аленка битый час дожидается.
– Ты где пропадаешь? – с порога накинулась подружка. – Мы тебя обыскались. Опять у своей ведьмы торчишь?
– А что за спешка?
По всему было видно, что Аленку распирает от новостей.
– Мы с Саней отвозили сегодня Баху в ожоговый центр.
«Почему?» – только успела подумать Надя, как тут же поняла «почему». Она вытаращилась на подругу, не в силах произнести ни слова.
– Что случилось? – наконец, выдавила она.
Надя не хотела верить собственным ушам. Собралась в комок, приготовившись выслушать все как полагается, но дурнотное марево наплыло на глаза. Она вслушивалась, а звуки Аленкиного голоса доносились словно издалека.
– Ковырялись с мопедом в гараже у Сани… – Торопыжка Аленка спешила во всем, новостями делилась так же, в спешке, перепрыгивая через то, что потом оказывалось значительным. Надя напрягалась, боясь упустить что-то важное для себя. – Бахтишка полез за ключом на полку и уронил бутыль с кислотой. Саня не знал, что она там стоит. В общем, пока сообразили…
Надя закрыла глаза – и четче, чем наяву, увидела, как запрокидывается набок огромная бутыль, как вытекает из ее горла концентрированная кислота, ощутила жгучий запах уксуса и привкус его на кончике языка.
– Ожог сильный? – вяло, отрешенно спросила она.
– Глубокий, – Аленку распирало. Она тряхнула кудряшками, закатила глаза и выдохнула: – Потому, говорят, и опасный.
И тут услышала странный всхлип.
– Надька! Ты чего? – изумилась Аленка.
Ничего не понимая, она смотрела, как ручейки слез набирали силу в широко распахнувшихся глазах подруги, струились по щекам, по подбородку.
– Я не хотела…
Плечи ее сотрясались.
– Да брось ты. Не ты ж ему на руку кислотой плеснула!
Аленка беспомощно взглянула на Антона Адамовича. Отец положил тяжелую руку на плечо дочери. Легко сжал – мол, держись. Надя подняла на него полные отчаянья глаза. Отец улыбнулся ей, но улыбка получилась вымученная.
– Мирный атом – в мирное русло, – вдруг сказал Скавронский.
Каждая из девчонок поняла его слова по-своему.
– С тобой такое было? – теребила потом Антона дочь.
– Эй! Полегче, не напирай! Я же не знаю, что у вас произошло. Могу только догадываться.
– Значит, с тобой такое было?
– Было – не было… Я же не знаю, о чем речь… – Он видел, как становятся темными, мутными от безысходных внутренних поисков ее глаза. – Знаешь, как твоя бабка подписывала свои
– Как? – Она не понимала, к чему он клонит, но верила, что этим он ей все и объяснит.
– «Гифт». Пользовала людей настоями, порошками, по крупице, по капле. А надпись на ее пузырьках каждый читал по-своему. Одни считали, что это лекарство от фрау Гифт, другие переводили с немецкого и ставили подальше, потому что «гифт» – это «яд».
– Но ведь ты говорил, что фамилия вовсе не немецкая…
– Вот именно. И на языке твоего прадеда она означает «дар», «подарок».
Надежда еще долго после этого искала в самой себе отгадку: как такое могло получиться? Почему обжегся именно Бахтишка, кому она только добра и желала? Неужели из-за размолвки в подъезде? Может, из нее вырвалась злость и она не умеет контролировать собственных эмоций? Неужто в ней живет такая страшная злоба? Как она до сих пор не замечала в себе этой лютости? Значит, она очень, очень плохая, раз может такое сотворить? «Ничего себе подарок», – с ужасом думала она и снова, и снова возвращалась памятью в тот день. И рефреном звучал в ушах хохот старухи. Теперь он казался ей зловещим, пугающим. «Напрасно я к ней пошла», – решила она, и будто черная кошка, пробежавшая между ней и Бахой, прошмыгнула своим хвостом и перед домом бабы Ани.
(2)
До своего шестнадцатилетия Надежда и не вспоминала об этой истории, а может, старалась не думать. В день рождения полил грустный, плаксивый дождь. К обеду вдруг зачастил. Небо сгрудилось черной тучей, потяжелело, как весной, и наконец опрокинулось на город самой настоящей грозой.
– Как по заказу, Надюха! – обрадовалась мама. – Добрый, весенний, ноябрьский гром, – сделала она ударение на каждом слове. – Не заказывала?
В доме пахло мамиными пирогами, царила суета, накрыли на стол.
– Ой, Антошенька! А шампанское? – спохватилась Наталья Даниловна.
– Я мигом сгоняю! – Надежду переполняло ощущение праздника.
– Погоди, – остановил отец. Оглянулся на Наталью, заговорщицки спросил: – Может, сейчас?
Наташа кивнула ему и, оглянувшись на дочь, поинтересовалась:
– Чего бы сама хотела?
– Собаку…
– Ну, извини! – всплеснула руками мама.
– Это ты меня извини.
Родители ушли в спальню, плотно закрыли дверь. Надя слышала, как они о чем-то переговариваются, но ни слова не могла разобрать. Сев на краешек дивана, она стала ждать. Интересно, что ей подарят сейчас? Она чувствовала, что подарок будет значительным. Закрыла глаза, чтобы не увидеть его раньше времени, чтобы испытать большее удовольствие от приятного сюрприза.
– Ну, открывай глаза! Не знаю, впору ли будет.
Отец раскрыл бархатную коробочку, обитую внутри атласом. Надюшка задохнулась.
Отцовское обручальное кольцо и такая же серьга в форме полумесяца. Сколько раз она тайком заглядывалась на этот комплект. Знала, насколько это дорого родителям.
– Ну! – пробасил Антон. – На какой палец?..
Она уже много раз потихоньку примеряла это кольцо. Поэтому безошибочно вытянула указательный палец. Отец все понял, расхохотался, потрепал ее за щеку.