Ворон
Шрифт:
Это был совсем маленький — меньше хоббитского локтя, тоненький человечек; от которого расходилось слабое розоватое сияние, а, также — довольно сильный цветочный запах, он крепко-накрепко вцепился эльфу в шею, и уткнувшись в золотистые волосы — плакал.
— Эльфы! Эльфы! — рыдал человечек. — Как хорошо, что наконец-то пришли эльфы!.. Да только… ох-ох-ох!.. Теперь уже ничему не поможешь!.. Я остался последний!..
— Поблизости орки, потому — лучше не кричи. — шепнул Эллиор.
— Ах, ах, ах… — вздыхал маленький человечек, и, еще громче чем прежде, тоненьким
— А я и не слышал никогда про таких — молвил Эллиор. — Как же звать тебя?
Человечек зарыдал, а поблизости переломилась ветвь, раздалось шипенье. Эллиору ничего не оставалось, как отодрать человечка от шеи, и зажать ему рот (для этого хватило одного указательного пальца).
Некая каракатица, размахивая черным хвостом, пронеслась по просеке.
Немного подождали, и тогда Эллиор спросил у человечка:
— Ну — будешь еще кричать?
Тот, думая, что именно этого от него и ждут, утвердительно закивал головою:
— Тогда не отпущу тебя. — молвил Эллиор.
В глазах человечка появилось такое жалобное, молящее выражение, что эльф вздохнул, и, все-таки, отпустил его. Тогда это создание перепрыгнуло на ветвь, оттуда внимательно стало разглядывать Хэма и запищало:
— Ты один из мохноногих, которые на том берегу реки жили. Ты тут несколько раз был, да все с тем… Его Фаа-алко звали.
— Так ты его знаешь?! — воскликнул Хэм.
— Тише. — повелел Эллиор.
— Ты его видел, видел — да?!
— Бедный я несчастный. — простонал человечек, словно и не слыша Хэма. — Один-одинешенек остался. Один-один на всем белом свете! Вот вы, эльф, можете себе представить — если бы все-все ваши сородичи погибли. Вот, что бы вы тогда делали?
— Я бы оставил этому миру несколько плачей, а потом — соорудил суденышко, и, если бы то было угодно Владыке Ветров — доплыл до Валинора. Но, неужели, никого из вашего народа не осталось?
Розовое сияние вокруг человечка переросло в красное. Несколько раз подряд он вздохнул, вытер яркую слезу, и молвил:
— Можно и представиться. Зовут меня Ячук, и был я наследным принцем, народа Юсчячев. Слышали ли вы когда-нибудь о таком народе?
— Вот уж пятьсот лет прожил. Все Среднеземье исходил — думал все его тайны знаю. А вот же: и слыхом не слыхивал о таком народе. — отвечал Эллиор.
— Да потому что мы такие маленькие, и все старались, чтобы нас никто не заметил — и жили мы только в одном месте, здесь неподалеку. Вон и хоббиты сколько раз здесь проходили — даже и не думали, что у нас здесь городишко. Да, да — был городишко на большой поляне. Славный городишко!.. Представьте же: пришли орки и все затоптали! Мы для них, как муравьи были… Ну а я — бедный-несчастный Ячук, запускал в тот день по обычаю своему стрелу — то есть вчера это была. У нас такой обычай: пускаешь стрелу в лес — и, ежели она попадает в деву, так и быть ей женою наследника престола.
Тут Хэм промолвил:
— Так, ведь — она уже мертвой будет.
— Да уж, если такое случается, то, обычно, раненой находят. Отхаживают… Она потом сама рада — ведь, королева. В тот день я долго стрелу искал, далеко зашел — издали крики услышал. Побежал — и уж самый конец этой бойни видел. Они на остатках нашего города свой лагерь построили: теперь по останкам ходят; даже и не подберешься… Ах — бедный я, несчастный… Ах, бедный народ Юсчячев — жил ты тихо никому не вредил — и весь, в один день, изошел…
— Я думаю — найдется еще кто-нибудь. — молвил Эллиор. — Очень вероятно, что они бродят где-то поблизости; ждут, когда орки уйдут. Так что, принц Ячук — надо тебе только выждать немного, а потом…
И тут глаза этого человечка загорелись изумрудным пламенем. И потом каким-то образом и хоббит, и эльф, оказались в виденье, из которого, не могли вырваться. Картины из прошлого проплывали в них — уходили драгоценные мгновенья, когда бы они еще могли высвободить собиравшего травы Фалко.
«Прародителем Юсчячев был Чямко Чрек. Нет никакого на свете древнее Чямко — он пришел в этот мир раньше эльфов, и вообще раньше кого бы то ни было. Сами звезды учили Чямко мудрости — и именно со звезд сошла его супруга, прекрасная Сья. Чямко прожил три сотни лет, и последние пятьдесят из них писал книгу мудрости — листов в которой не счесть, но высота в которой в три раза превосходила рост самого высокого из нас…
Каждый из нас знал последние строки той книги: „И придет с чужбины стены темная, да шумливая; да нахлынет то на вас, маленький народец; будет вокруг много топота, гама, да суеты — великаны те и не заметят, как давить вас начнут. И тогда пойдите к реке — и подойдя, душу свою к ней протяните — прошепчите тихо-тихо: „Прими нас в свои спокойные длани. Унеси из этого шумного времени в тот мир, где были счастливы наши предки““.
И вот: наступил этот день. Великаны топчут нашу землю; со всех сторон их голоса, суета и смерть — все то, о чем предупреждал нас Чямко Чрек.
И куда же направился маленький народ Юсчячев, как не к реке? Те, кто не был раздавлен — были поглощены великую водою. Первыми вошли мудрецы, а за ними — и простой народ…»
Эта, небольшая в изложении история, заняла довольно много времени, так как все наплывало в виде образов. Показывалось даже и то, как Юсчячи входили в воды Андуина — это из воображения Ячука. Последний образ: огромная, наполненная звездным светом слеза, летящая из ночного неба…
Эллиор изумлялся:
— Я, проживший пятьсот лет, ничего не мог поделать с твоей магией. Не ожидал, от такого хрупкого создания, такой силы… Но неужели… Да — по видимому, кто-то из выживших Юсчечей вошел в Андуин… Но вы же не поняла смысла тех строк: Чямко хотел сказать, про вечную реку мыслей — про удаление от изменяющегося мира, в мир своих грез, воспоминаний… такое знакомо и нам, эльфам… А, ежели у вас такая сильная магия, почему вы не могли отогнать их?
— Мы даже не представляем, как это так — убивать. Мы никогда не воевали, и ушли без воины. Я уверен: наши даже не ранили ни одного из убийц, ибо этим бы только принесли новую боль; а толком — ничего не изменили.