Воронье сердце. Отбор по принуждению
Шрифт:
— Постараюсь, — ответила я без особой инициативы.
Глава 63
Зал для представлений, к моему удивлению, разместился на цокольном этаже дворца. Приблизительно на той же глубине, где Рэнимор показывал мне ворота магического источника, но в противоположной части здания. Помещение казалось таким огромным и высоким, что я невольно удивилась, окинув его взглядом. Три входа, бесконечные ряды мягких кресел красного бархата с позолоченной отделкой на ручках, поднимающиеся вверх широкими
Зайти внутрь нам не дали: сразу потащили за кулисы. Откуда-то издалека слышался гул чужих голосов и топот десятков ног: зрители, в отличие от нас, уже были в полной готовности. К глубокому разочарованию Бруны, и известных артистов отправили в другую часть помещения, за толстую каменную стену. Нам даже краем глаза взглянуть на них не довелось. Все, на что Бруна надеялась теперь — выпросить автограф у Миколы Теноркова после представления.
— Думаешь, даст? — шепнула она угнетенно, пробираясь ко входу в отсек для участниц.
— Конечно, — без сомнений ответила я. — И вообще: это он у тебя должен автографы просить. Ты же лидер отбора. Для него это будет великая честь.
Сердце сжалось, как замерзший котенок, едва я подумала о том, как Бруну будут короновать. Нет, конечно я желала удачи единственной подруге, и она была достойна победы. Но сумею ли я смириться, если ее обручат с Рэнимором? Смогу ли отпустить их обоих без тени грусти и разочарования? Смогу ли вспоминать лишь самое лучшее о них?
Душа отвечала — нет. Будет так больно, что сложно даже представить. Боль породит злость, та — негодование и ярость… И мир рухнет, рассыпавшись на осколки. Выгорит дотла вместе с моим сердцем. Воскреснешь ли ты из пепла, Лира Крэтчен, если Филлагория решит все иначе?
У входа в закулисье нас задержала Хельга. Воротник ее неизменно-желтого платья смешно топорщился на сухих ключицах, губы презрительно морщились, пуская вокруг сеточку морщин.
— Сначала жребий, — произнесла она самодовольно и вытянула вперед руку. Из сжатого кулака, как перья неведомой птицы, торчали длинные бумажные хвостики.
— О, Филлагория, глупость какая, — прокомментировала Бруна и лениво потянула бумажку.
Я сделала свой выбор следом за ней. Бруне досталась цифра пять, мне — гордая девятка. И я уже догадывалась, что это все означает: я буду выступать последней. Завершать цепочку из девяти оставшихся участниц.
— Нервничаешь? — поинтересовалась Бруна, гордо поворачиваясь перед ростовым зеркалом. Одели ее и впрямь роскошно: в платье цвета вялой розы, подол которого напоминал раскрывающийся бутон, и украшения из шлифованного сердолика.
— Немного, — призналась я с горестью. Говорить об истинных причинах моей тревоги совершенно не хотелось.
— Я думаю, что ты покажешь себя достойно, — заметила подруга, и ее губы тронула добродушная улыбка.
— Ну если…
— Отстойно? — прокомментировала Лусьена, вваливаясь в отсек, как голодный медведь. — Я тоже так считаю. Если человек рожден неудачником, им и умрет.
— Не надейся, дорогая. Прежде, чем сдохнуть, я посмеюсь над тобой, — я подмигнула Лусьене и тут же поправила: — Посмеемся.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — парировала та. — А плачет громче всех тот, над кем смеются в последнюю очередь. Я выступаю третьей, ты — девятой. Так что, Крэтчен, твоя судьба решена.
Лусьена довольно поправила серебряную диадему с розовыми кораллами. Облегающее платье глубокого малинового цвета делало ее бледность невообразимо-болезненной и даже страшной.
— Можно сесть со зрителями? — недовольно проголосила Ровена.
— Нет, — коротко оборвала Хельга.
— Но я хочу посмотреть представление! — Ровена оказалась не просто непреклонной, но и прямолинейной до наивности.
Хельга в ответ показала на экран, вмонтированный в одну из белокаменных стен:
— Визиоллы покажут вам все так, словно вы сидите в зале. И даже интереснее. Будьте уверены, вы все хорошо увидите друг друга.
— А к чему такие меры? — вылезла я со своим ценным мнением. — Мы ведь действительно можем в зале посидеть, все вместе. Не потеряемся же.
— Без лишних вопросов, — отрезала Хельга.
Мы переглянулись. Каждую — даже Лусьену — грызла тревога. А меня — сильнее всех. Ведь я знала, отчего нас спрятали за сценой, не позволив спуститься в зал к зрителям. Королевская семья осведомлена о готовящейся атаке на Хрустальный рубеж: другой вариант невозможен! И они боялись не только за себя, но и за нас, потенциальных королев.
— Я выступаю первая, — неожиданно проговорила Альви, сминая свою бумажку в кулаке. — Но я готова бежать отсюда прямо сейчас.
— Почему? — с прежней прямолинейностью поинтересовалась Ровена.
— Воздух… пахнет, — заметила Альви, — как-то странно.
— Не иначе, как Роттильда притаилась поблизости, — гаркнула Лусьена.
— Я тоже чувствую, — поддержала Эландрис, почесав длинное эльфийское ухо. — Напряжение какое-то непонятное. Словно беда должна приключиться.
Я облизала губы. Показалось, что каменная стена надвигается на меня, вмуровывая в свои мертвые недры. Воздух загустел и обрел вкус. Терпкую горечь. Казалось, что его можно рвать на кусочки или кусать, как черствый хлеб.
— Перестаньте, девочки, — дружелюбно отозвалась Бруна. — Это просто волнение. Все нормально. Сейчас выступите — и все как рукой снимет!
Бруна умела убеждать. И ее дипломатический дар пришелся весьма кстати.
Минут через двадцать, когда мы уже устали от бессмысленных разговоров и механического штудирования текстов и стихов, на экран подали изображение. Хельга была-таки права: обзор оказался потрясающим! Прямо перед нами развернулся огромный зал, полный зрителей. Особо наглая визиолла пролетела над головами гостей, собирая макушки, как бусины на нить, и зависла перед главной ложей. И сердце сразу пронзила острая игла.