Вороны Вероники

Иорданская Дарья Алексеевна

– Я должен на несколько дней уехать, - Брацци принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину.
– Сделать это нужно в секрете. Вы всем и каждому должны жаловаться на своего мужа, который заперся в кабинете и не обращает на вас внимания. У вас, уверен, отлично это получится.

Джованна кивнула, все еще недоумевая.

– И не позволяйте своим любовникам шнырять по дому, синьора.

Это было болезненным ударом. У Джованны не было любовников, за последние четыре года к ней ни один мужчина не прикасался, даже муж. Вспомнился жалобный вопрос сестры: «Почему он на мне женился?». Какая горькая ирония. Джованна каждое утро спрашивала свое отражение о том же.

Они с Брацци столкнулись на улице посреди охваченного

безумием города. Впервые за полтора года. Стояли, смотря друг на друга. Карло Брацци вел в поводу двух лошадей из герцогской, как она узнала потом, конюшни. Он украл их и собирался бежать, понимая, что дни герцога и города, каким его знали, сочтены. Она выглядела ужасно. Брацци, должно быть, взял ее с собой из жалости.

Покинув побережье, они поженились в храме Единого божества, так не похожего на привычных Четверых. Она перестала быть Карни или ди Талонэ и стала синьорой Браци. На бумаге, потому что муж избегал ее. Брезговал, должно быть. Иногда от скуки и тоски Джованна подсчитывала мужчин, что у нее были и соглашалась. Да, это должно быть противно. Она сбивалась всегда на втором десятке.

И все же, несмотря на столь явную брезгливость, жизнь в качестве синьоры Брацци ей нравилась. У нее был небольшой дом в Руальесе, вандомэсской столице. У нее были любые вещи, которых может пожелать женщина. Не подозревающие о ее прошлом люди приглашали ее на приемы и обеды. Иногда Карло Брацци забывал о своей неприязни и становился потрясающим собеседником. Но не любовником. Впрочем, с этим Джованна примирилась и начала потихоньку приучать себя думать о муже, как о старике. Ему ведь уже сорок семь лет! Выходило плохо, потому что, явно не подозревая о «преклонности» своих лет, Брацци был энергичен, ловок и привлекателен. Но Джованна довольствовалась малым. Беседамим. Тем уважением, что к ней питали в обещстве. Вышивкой. О, вышивка оказалась великоленпым занятием.

Но прошлое неумолимо.

– К вам гость, синьора, - объявила Мими.

На этот раз Граньё прокрался тихой сапой. Джованна сразу же поднялась и встала за креслом, держась за его высокую спинку. Это была эфемерная защита. Эх, хватило бы ей сил поднять это кресло и швырнуть в этого мерзкого человека.

– Отличная позиция, - похвалил граньё.
– Я войду в вас сзади, и вы будете держаться крепко, чтобы не упасть, пока я буду в вас долбиться.

Джованна криво ухмыльнулась. Эта похабщина, должно быть, действовала на горничных. Но не на взрослую женщину, которая цинизмом полна до кончиков ногтей.

– Мою соседку, мадам Жорас, может шокировать вид ваших бледных ягодиц. С чем пожаловали?

Взгляд скользнул по ее телу. Кожа принялась зудеть, и Джованна обнаружила вдруг у себя аллергию на такие похотливые взгляды.

– С деловым предложением, синьора, раз соблазнить вас не удается. Уговорите своего мужа передать мне концессию, и никто не узнает тогда ваш маленький секрет.

– О чем вы?
– Джованна наловчилась изображать дурочку, и как всегда это вышло легко и естественно.

– Ох, синьора, синьора… - Граньё покачал головой.
– Мы оба прекрасно знаем, что вы на родине были шлюхой и обслуживали мужчин с юного возраста. И были изобретательны, как я слышал. Было у вас прозвище?

Он был возбужден. Собственные слова и фантазии заводили его. Глаза пылали. Он бросил короткий взгляд на окно, оценил близость соседнего дома и приказал:

– Закройте шторы.

Джованна повиновалась.

– Примите ту же позу… хочу вас… замрите…

Граньё сопел, и это едва не вызвало у Джованны приступ смеха. Почему такие мужчины всегда сопят? Это какое-то правило? И почему у них такие влажные, слюнявые поцелуи? Борясь с отвращением, Джованна замерла, выжидая. А когда настал нужный момент, извернулась и воткнула длинную гобеленовую иглу в мошонку мужчины. Граньё тоненько взвизгнул. Джованна сжала его моментально обмякший член, вонзила в плоть ногти и улыбнулась нежно, многообещающе.

–

Дорогой мьсе. Если вы хоть еще раз меня коснетесь, я оторву ваши причиндалы и скормлю кошкам мадам Жорас. Впрочем, это умные животные, скорее всего они откажутся есть вашу плоть. Если и это не заставит вас образумиться, я воткну иглу вам в глаз.

– Блядь!
– выругался Граньё, используя слова, которые чаще можно было услышать в порту.
– Шлюха! Дрянь!

– Очень рада знакомству, - обворожительно улыбнулась Джованна.
– А теперь — вон! Мими проводит вас.

– Вы пожалеете об этом, синьора Брацци, - процедил Граньё.

– Я уже о многом жалею, - пожала плечами Джованна.

* * *

Граньё сдержал обещание. Он был по всеобщему мнению мерзавец, не выплачивал долги и избегал любой ответственности, но, очевидно, это не касалось угроз. Спустя неделю на обеде у Президента Академии, вредного чопорного старика, он обвинил Джованну в занятиях проституцией. Карло удивила собственная реакция. Он был готов к словам Граньё, более того, он не мог с ними спорить. Джованна Карни, она же Джованна ди Талонэ, она же, увы, милостью судеб Джованна Брацци была куртизанкой. Это было не то чтобы нормально в Сидонье, но ожидаемо. Многие тамошние матроны продавали свое тело ради украшений, ради золота, ради нового платья, а иные просто ради славы и удовольствий. Но здесь, в Вандомэ женщине надлежало быть целомудренной. Как успел убедиться Карло, это целомудрие было по большей части фальшивым, напускным, но создавать видимость было важно.

Надо было собрать всю свою надменность, ее ценили при дворе Луи Четвертого, и вопросить, глядя свысока, откуда Граньё взял это и кто позволил ему так грязно клеветать на честную женщину. Но в голове была единственная мысль: этот мерзавец — любовник Джованны. Возможно с тех самых пор.

Отчего-то когда речь заходила об этой женщине, Карло утрачивал способность мыслить рационально. О, Всеобъемлющий Разум! Он ненавидел паскуду-герцога за то, что из-за его пустяшного поручения потерял девушку навсегда. Если бы только он успел раньше, Джованна не попала бы в круговерть событий, осталась бы… нет, не невинной, конечно. Незатасканной. Он окружил бы ее заботой, снял ей дом, устроил все так, чтобы девушка ни в чем не нуждалась. Ей не пришлось бы служить у прославленной Примаверы в ее недоброй памяти Дворце Наслаждений. Здравый смысл, верный сын Совершенного Разума, подсказывал, что такова должна быть натура Джованны. Она ступила бы на этот путь вне зависимости от присутствия либо отсутствия Карло в городе. Но он оказывался бессилен перед яростью, этот несчастный здравый смысл. Перед яростью и ревностью. Поэтому единственное, чего сейчас хотел Карло, это проткнуть глотку Граньё шпагой.

Вокруг собралась толпа. Обвинение, брошенное жене одного из членов Академии, было чудовищно. Его наверняка отвергли бы, если бы не одно обстоятельство: чета Брации была из Сидоньи. Этот город имел на континенте не самую лучшую репутацию. Самое невинное, что слышал о нем Карло - «огромный бордель». Находились и еще более хлесткие словечки, а побывавшие там с искренним наслаждением рассказывали о куртизанках, карнавалах, творящемся повсюду разврате, хороводе разнузданных удовольствий. Любой женщине, которая была оттуда родом, приделывали этот ярлык: проститутка. Должно быть о Джованне уже рассказывали такое, но вот — Граньё первым произнес это вслух. Шепотки расходились по комнате. Президент Академии глядел сурово и немного печально. Он не любил скандалы. Его супруга, сухопарая, с неприятным визгливым голосом, втайне скандалы обожавшая, особенно пикантные, готовилась красиво упасть на руки другу семьи, мсье Жуанвилю. Своему, как Карло не сомневался, любовнику. В Вандомэ все было устроено в точности так же, разве что честности поменьше. Как сказал бы покойный Джанлу, мир его праху, приличных женщин от проституток тут отличает только одно: вторые честно получают деньги за амурные труды.