Воронья Кость
Шрифт:
— Хоскульд прибыл в Дюффлин вместе с монахом, но я его не видел, — продолжал Олаф, перебирая кольца на бороде. — Хоскульд пришел ко мне с нелепой историей про монаха, которому известно где находится старинный топор Эрика, и что тот монах готов за деньги рассказать, где он спрятан. Хоскульд сказал, что монах придёт ко мне лично, — после того, как ему будут предоставлены гарантии, — что показалось мне оскорбительным.
— Я думаю, это самая жалкая попытка выбить из тебя серебро, из всех, что я слышу каждый день, — буркнул Ситрик, на что его отец кивнул и грустно ухмыльнулся.
— Да, но Хоскульд — хороший торговец, ему можно верить, поэтому я позволил ему переночевать у меня, будто бы хотел обдумать его предложение. На самом деле, я уже решил отправить его обратно, к его робкому монаху, или пусть он приведёт ко мне этого шарлатана, но прежде чем я успел что-либо предпринять, Хоскульд сбежал. В спешке. Ночью. Этим он оскорбил меня ещё больше, подумав, что я причиню ему вред.
— Думаю, он не дурак — прорычал Ситрик, — потому что заслужил наказание за свою глупую историю.
Отец бросил на него колючий взгляд.
— А теперь, в поисках монаха сюда с Оркнеев заявился последний сын Гуннхильд, — произнес он. — Даже человек с булыжником вместо мозгов, понял бы, что Хоскульд уже растрепал свою историю многим.
— Найти Хоскульда, — ответил Годред, и Олаф наградил ярла тяжёлым взглядом.
— Хорошая мысль, — прорычал он. — Мне и в голову не приходило, что всё настолько серьёзно, и Гуннхильд так усердно взялась за его поиски, отправив своего младшего сына.
Щеки Годреда побледнели, а затем покраснели, но он промолчал, лишь опустил голову, разглядывая распущенную нить на своей рубахе. Он сидел на скамье в своем собственно зале, в то время как Олаф развалился на его высоком кресле, а королевский сын довольно скалится.
— Мне нужен Хоскульд, — заявил вдруг Олаф, — но в отличии от Гуннхильд, у меня нет лишних кораблей. И ты и корабли понадобятся мне для грядущей войны.
Годред покорно кивнул и ничего не ответил. Олаф Ирландский Башмак долгие годы вел войны с Домналлом и южными Уи Нейллами, и наконец, в этом году Домналл решил оставить всё и удалился в монастырь в Арме. Хорошие новости, подумал Годред, но, тем не менее, старик решил скрестить мечи с новым вождём северных Уи Нейллов, с Маэлом Сехнайллом.
— Через пять дней, — заявил Олаф, резко поднявшись с кресла, — я жду тебя и твоих воинов в Дюффлине. А затем нам предстоит проучить этого щенка Уи Нейлла. Отправь за Хоскульдом один небольшой корабль с командой, — своих лучших людей.
Годред кивнул, наблюдая, как старик снова уселся, проклиная сырость, кутаясь в меха, и подозвал Ситрика. Битвы, подумал он горько. Старый дурак живет только лишь битвами, и готов рискнуть всем ради бессмысленной драки; он столько раз терял трон, сколько же и завоёвывал. И если старый бойцовский пёс проиграет, то Годред потеряет на острове Мэн все, эта мысль мучила его.
— Найди Хоскульда, — прорычал он Огмунду. — Возьми "Вздох лебедя" и тех же лживых задниц, что были с тобой при встрече с Гудрёдом, и посмотрим, как ты справишься, когда в следующий раз повстречаешься с этим оркнейским ублюдком. Поймай Хоскульда и выбей из него тайну. Я бы отправил Ульфа, но ты умудрился позволить ему сдохнуть, поэтому теперь тебе самому придется заняться этим делом.
Огмунд наблюдал, как Сквернослов покидал зал, гнев, выжигающий его грудь, пылал так жарко, что зачесались ребра. Огмунд подумал, что не потерпел бы такого обращения к себе, когда был молод, а затем с досадой проглотил эту горькую правду.
Но он уже давно не юнец, чтобы, такой как Годред, так запросто отхлестал его и ушел.
Команда Вороньей Кости
У него было много имен. Арабы звали его Абу Сал. В церкви его называл его Виктором Нубийцем, а Истинные люди, или Га-Адагбеш, именовали его Нуну-Тетти — Нуну, потому что нубийских мужчин называли так в честь Божества Небесных Вод, а Тетти — потому что он был первенцем.
Ну а здесь его звали Каупом. Иногда Каупом Сварти. Кауп — по ошибке, когда он попытался объяснить им что он тоже христианин, но принадлежит к церкви, о которой ни один из них не слышал. Он сказал им, что он копт, а они, вонючие, невежественные северяне, подумали, что он сказал "кауп", на их языке это означало "сделка", им показалось это имя забавным, они смеялись, громко хлопая по ляжкам, когда выловили его среди обломков арабского судна-работорговца, и таким образом получили его задаром.
Сварти, конечно же, означает — чёрный. Слова "чёрный" — всё равно было недостаточно, чтобы описать Каупа; Мар Скидасон, ближайший друг Каупа среди Красных Братьев, сравнил цвет кожи Каупа с цветом крыла ворона в солнечном свете, — глянцевый сине-чёрный цвет. Кауп знал толк в хороших именах, и когда он услышал прозвище Мара, — Йарнскегги, что означало Железная Борода, то признал, что действительно, волосы Мара именно такого цвета.
У Каупа не было ни усов, ни бороды, на голове рос густой короткий ворс, на висках пробивалось немного седины, ведь с тех пор, как он был рабом на корабле в Чёрном море, прошло уже немало времени. Почти потеряв надежду вернуться домой, Кауп оставался с Красными Братьями под предводительством Гримы долгие годы; а когда они привыкли к тому, что он выглядит как покойник, умерший две недели назад, большинство Красных Братьев поняли, что Кауп им по душе. Он заразительно смеялся, а они завидовали его белым зубам, как и его чёрной коже, которая всегда блестела, будто смазанная маслом.
Тем не менее, за годы, проведенные с Гримой, Кауп так и не понял, кто же он все-таки для них — раб или воин. Он знал, что северяне обращаются с рабами не лучше, чем с домашней скотиной, и не позволяли им носить оружие. У Каупа было копье, щит и длинный нож, который они называли саксом. Он убивал врагов вместе с ними и получал свою долю добычи, но когда что-то нужно было принести или перетащить, то этим всегда занимался он, "Сгоревший Человек", которому всегда поручали сделать то или это, ожидая от него беспрекословного подчинения.