Воронья Кость

Лоу Роберт

Это оказался юнец, задумчиво смотревший на него, Балль зарычал и попытался ударить, но казалось, топор прирос к земле. Затем промелькнуло что-то блестящее, и Балль почувствовал жгучую боль в глотке, она была настолько сильная и мучительная, что он выпустил топор из рук и крутанулся. Он не хотел, боялся притронуться к горлу, но подумал лишь о том, что надо отступить от юнца, отдышаться, а затем подумать, как снова продолжить бой, потому что все пошло наперекосяк.

Балль уже почти потерял слух, как и не мог уже отдышаться, издавая ужасные булькающие, клокочущие звуки; затем он оказался на земле, и почувствовал, как из него что-то вытекает, словно не спеша льющийся водопад, и он взглянул на огромное красное пятно на рубахе.

От такого пятна уже не избавиться, подумал он. Моя мать будет в ярости...

Воронья Кость пару раз воткнул сакс в песок, а затем очистил лезвие от сгустков крови из горла Балля о его рукав его рубахи, который ещё не успел пропитаться кровью великана. Он почувствовал, как задергалось его левое бедро, оставалось надеяться, что никто не заметит этого, как и то, что от страха пот заливал глаза, заставляя часто моргать.

Все молчали, а затем Сгоревший Человек подошел ко второму копью, которое Воронья Кость метнул левой рукой, оно проскользнуло в незащищённый живот Балля так ловко, что обладатель длинного топора не заметил этого, пока его кишки не вывалились наружу. Он вытащил копьё и почтительно вручил его Вороньей Кости, а затем его чёрное, как у мертвеца из царства Хель, лицо расплылось в ослепительно белой улыбке.

— Теперь я ваш предводитель? — произнес Грима хриплым шепотом. Воины закивали и зашевелились.

— Теперь я — ваш предводитель? — взревел Грима, и они все утвердительно закричали в ответ. Грима, с рыком испустивший почти последний вздох, откинулся на кресле и что-то прошептал Берто, который закивал и приосанился.

— Я предупреждал Балля, что увижу его смерть, прежде, чем умру сам, так и произошло, и теперь я спокойно последую в Асгард, — произнёс Берто, и несмотря на его пронзительный голос и ощутимый акцент, никто не сомневался, что прозвучали именно слова Гримы. — Ярлом станет принц Олаф. Моё серебро, как и мой корабль, — тоже принадлежит ему. Если у вас есть разум, вы последуете за ним, но заметьте вот что: Красные Братья умрут вместе со мной. Вы присягнёте ему и ныне станете побратимами Обетного Братства.

Воины смотрели на так называемого принца, юношу, который ковырялся наконечником копья в песке, чтобы очистить его. Великан с бородатым топором, ухмыляясь, выдернул второе копьё из щита, а затем поднял щит и вручил его Мару.

— Я уверен, — вот тут образовался замечательный глазок. Нужна заплатка из крепкой кожи, спроси Онунда, осталось ли у него что-то после того, как он закрепил наше рулевое весло. Это человек, у которого за плечом гора. А меня зовут Мурроу мак Маэл.

Мар задумчиво взглянул на дыру длиной с палец, а затем кивнул Мурроу.

— Я оставлю дыру как есть, — ответил он безучастно. — В следующем бою сквозь неё будет дуть ветер и охлаждать меня.

Напряжение будто бы схлынуло с берега. Облаченные в кольчуги воины подняли кресло с сидящим Гримой и направились обратно к кнорру; Красные Братья небольшим группами потянулись было к своим костеркам, но юнец прокашлялся, и они остановились.

Он не сказал ни слова, просто указал на одного, другого, выбрав двоих. А третьим был окровавленный труп Балля. Воины, которых он выбрал, колебались лишь миг, пока не вмешался нахмурившийся Мар.

— Поднимите его, — сказал он воинам. — Он христианин, поэтому следует похоронить его. Он взглянул на Воронью Кость. — У тебя в команде есть священник?

Олаф оглядел Мара с ног до головы, — аккуратно обрезанные до ушей волосы, коротко подстриженная борода, холодные глаза цвета северного моря в дождливый день. Он заметил, что этот воин отдал свой щит Баллю с таким видом, будто плюнул ему в глаза. Хороший друг Сгоревшего Человека, и пусть лучше эта парочка окажется на его стороне, чем против него. Он улыбался, потому что замечательно себя чувствовал, дрожь в бедре утихла; сам он — живой, враг пал, и ликование от этой победы наполнило его, словно после глотка вина.

— Я священник, — сказал он, — хотя, сдаётся мне, ни один добрый христианин так бы не подумал. Будет лучше, если ты сам произнесешь над ним необходимые слова. Но ещё лучше, если ты его оставишь до ночи, потому что Грима вот-вот умрёт, а он далеко не христианин, я уверен. И было бы хорошо бросить эту собаку у ног Гримы, когда мы сожжём тело ярла на погребальном костре.

Мар моргнул.

— Таков твой приказ? — спросил он, и Олаф невозмутимо развел руки и ничего не ответил.

Мар удовлетворенно кивнул, он понял, что перед ним почитатель старых богов, но не такой, как остальные побратимы Обетного Братства, которые, как говорят, упорно, как никто другой противостояли Христу. Они подняли Балля и унесли прочь, чтобы похоронить, а Кауп запинаясь, пробормотал какие-то христианские слова, что смог припомнить.

Позже они выкопали и притащили тело Балля к погребальному костру Гримы, сложенному из плавника; Мар кивнул Олафу, который улыбнулся этой хитрости.

Воины собрались у погребального костра из уважения к Гриме, и пусть они почитали разных богов, Воронья Кость наблюдал за ними, а тем временем, хмурый Хоскульд лил дорогое ароматное масло на бревна. Воронья Кость видел, как одни оплакивают Гриму, потрясённые его смертью, воздавая честь своему бывшему предводителю. Но были и другие, Олаф пристально присматривался к тем, кто стояли за спинами товарищей и перетаптываясь с ноги на ногу, старались не смотреть другу на друга, и не показывать своих замыслов.

Грима горел с шипением и треском, над погребальным костром, устроенном на берегу, плясали жуткие тени и алые отблески. Воронья Кость вступил в кольцо кровавого света и поднял руки.

— Вы — Красные Братья Гримы, — произнес он громко. — Вы вместе странствовали и сражались. У вас есть собственные правила, и я хочу знать их.

Воронья Кость стоял и ждал, пока воины переглядывались.

— Никому не позволено красть у товарища, — раздался голос и Воронья Кость понял кто это, и обернулся к Мару.

— Иначе?

— Смерть, — ответил Мар. — Если конечно его не простят, а Грима не был милосердным человеком.

Послышалось ворчание и несколько хриплых смешков, люди вспомнили, каким был Грима. Мар загибал пальцы, перечисляя правила.

— Добыча делится поровну. Если воин теряет в бою палец, его доля увеличивается вдвое, но если он теряет два пальца, то доля остаётся прежней, так как потеря одного пальца — печальная утрата, а двух сразу — это уже беспечность.

"Орм бы тут не разбогател", — подумал Воронья Кость, вспомнив о трех отсутствующих пальцах на левой руке ярла Обетного братства.