Воронья Кость
Шрифт:
По дороге Лис рассказывал им занимательные и смешные истории, и им казалось, что они приятно проводят время. А затем Лис остановился, отрывисто и резко тявкнул. Внезапно целая стая лисиц выскочила из леса, и присоединились к своему родичу, они охотились за несчастными крабами, которые спасаясь, разбегались в разные стороны, но лисы скоро переловили всех крабов и съели.
Когда лисы закончили пиршество, они сказали своему другу: “Ты мудр и хитёр. Ты и в самом деле принц хитрецов”. Так оно и было.
Кто-то рассмеялся, некоторые нахмурились, так как понимали, что в этой сказке содержится смысл, но не хотели показать, что не поняли его. За исключением Каупа, конечно же, который всегда хотел разобраться в непонятных ему вещах, имеющих отношение к северянам.
— Так эта история говорит о том, что все крабы глупы, а все лисы — хитры? — спросил он, улыбаясь.
Воронья Кость склонил голову набок, став похожим на забавную птицу, но не улыбнулся.
— Возможно, эта история говорит, что есть много способов поймать крабов, — ответил он.
— Наверное, — заметил Берто, глядя на Воронью Кость, — эта история больше о том, как лис может преуспеть, притворившись дружелюбным принцем.
Воронья Кость улыбнулся, остальные нахмурились, а кое-кто из присутствующих фыркнул, заметив, что в этой сказке принц почти и не упоминался. Да и что какой-то венд может понимать в норвежских сказках?
— Раз уж ты поупражнялся в историях, — обратился Гьялланди к Вороньей Кости, чтобы предотвратить ссору, к которой уже готовился Берто, — Может быть, ты поведаешь нам, о чём тебе сказали они.
Он высвободил из плаща руку и взмахнул ей, указав на стаю кружащихся птиц с взъерошенными из-за ветра перьями. Воронья Кость помолчал, так что остальным показалось что он раздумывает, на самом же деле он размышлял, насколько ему полезен этот скальд, чтобы терпеть его компанию. Когда речь заходила об умениях Гьялланди, тот становился ревнивее женщины, считая Воронью Кость соперником, хотя принцу было выгодно, чтобы кто-то воспевал его подвиги, а так, скальд раздражал Воронью Кость ещё больше, чем песок в хлебе.
На миг он представил зрелище — крупная голова скальда и его полные губы, открытые от удивления в виде буквы “О”, когда того сбрасывают за борт, — но мысль об этом вернула его к воспоминаниям о его приёмном отце, Вшивой Бороде, и Олаф вздрогнул.
— Я могу рассказать, что ждёт тебя впереди, — заявил Воронья Кость и пристально посмотрел на Гьялланди. — Если конечно тебе хватит мужества, чтобы узнать об этом.
— Поведай лучше о моём будущем, — произнёс Стикублиг, свесившись за борт и глядя как очередная щепочка крутится и пляшет на волнах, — только если там не будет крабов, которыми я объелся.
Тогда Воронья Кость сказал, что птицы как можно быстрее стараются вернуться к суше, потому что приближается шторм. Воины, прищурившись, смотрели на небо, но оно было серо-голубым, покрытое облаками, и ничего не предвещало бури.
Стикублиг разгладил подёрнутую сединой бороду, а затем жёлтая сука протявкала пару раз, на что Берто заявил, что, конечно же, надвигается шторм. Воины засмеялись, а Стикублиг лишь пожал плечами.
— Я не умею толковать птичьи знаки, — но человек, у которого есть голова на плечах, скажет тебе, что в этом году уже слишком поздно идти на остров Мэн. Шторма неизбежны. Если ты готов довериться тявкающей уродливой псине и кружащим птицам, то так и скажи, и тогда я сяду и отдохну, сложа руки.
Воронья Кость кивнул, и воины заворчали, так как ветер дул главным образом с берега, и теперь они должны были занять места на своих морских сундуках и с трудом выгребать против ветра к берегу.
Позже, когда драккар был наполовину вытащен и надежно закреплён на берегу естественной бухточки, воины столпились вокруг небольшого костра, под растянутым шерстяным парусом, который хлопал, словно птица крыльями на поднявшемся ветру. Их не беспокоил ни ветер, ни барабанящий по навесу дождь, они шутливо спорили, кого благодарить больше за то, что они избежали шторм в море — птиц Вороньей Кости или жёлтую суку Берто,
Воронья Кость сидел и смотрел в темноту, размышляя, куда подевался кнорр Хоскульда.
Плохо закреплённые слюдяные панели в незажжённом фонаре громко дребезжали, этот звук и разбудил Торгейра Рыжего.
— Неужто мы проснулись? — прорычал ему Бергфинн, оказавшийся рядом. — Повезло же твоим рёбрам, ведь мгновение назад я собирался разбудить тебя пинком.
Окружающая темнота на мгновение озадачила Торгейра, ведь не мог же он проспать весь день, так что наступила ночь. И кроме того, сказал он про себя, Бергфинн никогда бы не позволил ему такое.
Затем он понял, что светлое небо на горизонте означает, что всё ещё день, просто тучи закрыли свет, словно дым. Ветер развевал его волосы и раскачивал фонарь, закреплённый на крюке на корме; Торгейр хорошо знал эту дрожь, чувствовал, как волны мощно бьют в борт.
Бергфинн поймал его взгляд.
— Да, ветер крепчает, и нам стоит добраться до суши.
— А где "Тень“? — спросил Торгейр, и Бергфинн пожал плечами.
— Скорее всего, пошли на вёслах к берегу. Недавно их было ещё видно.
Когда после торга с франками принц Олаф выбрал именно Торгейра, его распирала гордость. Они с Бергфинном заменили Кэтилмунда и Рональда присматривать за Хоскульдом. А теперь Торгейр уже не был так доволен.
— Мы шли на буксире, пока не усилился ветер, — раздался ещё один голос и перед ними возник Горм, из-за ветра рубаха плотно прилегала к его торсу. — Тебя зовёт Хоскульд.
Над ними моряки пытались свернуть парус ещё на один узел, и когда они подошли к Хоскульду, тот с грозным выражением лица ревел во всю глотку, словно самец моржа. Торгейр видел, что парус почти свёрнут, но корабль все равно подпрыгивал, словно девственница, которую ущипнули за задницу.