Воронья Кость
Шрифт:
— Ты так стараешься прикрыть меня щитом, что себя не бережёшь, — сказал Воронья Кость, но Ровальд не понял шутку, чувствуя лишь стыд, за то, что ошибся уже дважды.
Приблизились ирландцы, но это оказались фермеры с копьями, и теперь, когда уже стало ясно, что битва выиграна, они рыскали в поисках добычи; им не хотелось рисковать и ввязываться в новый бой, некоторые столпились по сторонам, другие обшаривали мертвецов. Большое сражение, или то, что от него осталось, закончилось. Куда ни глянь, Воронья Кость видел лишь мёртвых, или стонущих и вопящих раненых, и единственные, кто двигался по полю — мародёры, словно мухи, снующие от одного тела к другому.
Но на этом клочке холма Тары всё ещё раздавался лязг оружия и рычание воинов. Они кричали и падали. Мар, пошатываясь, вышел из строя, прижав ладонь к щеке и сыпля проклятиями, он заметил Каупа, и громко закричав, бросился к лежащему товарищу.
— Битва ещё не закончена, — сказал Воронья Кость, и Мар поднял на него взгляд, полный страдания и гнева.
— Он уже мёртв, — тихо сказал Воронья Кость, и Мар заморгал, обречённо кивнул, поднялся на ноги и направился обратно в гущу схватки. И в этот момент наступил перелом.
Строй воинов Рагналла раскололся, словно кусок породы в каменоломне, будто ударили долотом в нужную точку; побратимы с победными криками бросились за ними. Великан ревел и размахивал руками, пытаясь остановить разбегающихся воинов, Мурроу подскочил к нему с громким рёвом, но великан оттолкнул его плечом, бросившись вперёд с занесённым мечом в руке и пеной на губах, и глядя на Воронью Кость.
Первое копьё Вороньей Кости вонзилось великану в бедро, нанеся ему огромную рваную рану, похожую на рот, из которого хлынула кровь, тот продолжал бежать, оставляя алый след. Второе копьё попало Волку-Угольку в бок, разорвало кольчугу и вошло глубоко, но великан просто вырвал его на бегу и метнул обратно.
Копье попало в Ровальда, который отчаянно бросился навстречу. Наконечник пробил щит, но кольчуга выдержала, воин хрюкнул и повалился на спину. Волк-Уголёк упрямо наступал, и Кэтилмунд опустил копьё с флагом, и сделал выпад, ткань закрыла великану обзор, почти ослепив его.
Воронья Кость вытащил меч, и, сделав два шага, уклонился от размашистого слепого удара великана и ткнул всего лишь раз. Клинок прорезал флаг и вошёл пониже затылка, так что великан выгнулся и взвыл, рухнув, словно поваленный дуб. Синее знамя обагрилось кровью, и Кэтилмунд отдёрнул его.
Именно тогда Воронья Кость понял, что Волк-Уголёк лишь прокладывал Рагналлу путь к нему.
В глазах сына Ирландского Башмака пылала ярость бешеной крысы, загнанной в угол, приправленная холодным стальным блеском мести. Когда Рагналл увидел, что Волк-Уголёк пал, он издал дикий рёв и взмыл в диком прыжке, сжимая двумя руками рукоять топора.
Воронья Кость увидел, как блеснуло лезвие, и наблюдал, как смерть опускается на него сверху, дивясь тому, что сам точно также зарубил Клеркона и Квельдульфа. Шутки богов редко бывают смешными, но если прислушаться, то всегда можно услышать их смех.
Две размытые тени промелькнули мимо него. Одна — жёлтая и низкорослая, — рычащая сука стремительно вцепилась в голень взвившегося в прыжке Рагналла. Вторая тень прошелестела рядом ещё быстрее, будто ветерок от взмаха птичьего крыла коснулся щеки Вороньей Кости, и вонзилась в глотку Рагналла, его голова запрокинулась назад.
Наследник трона Дюффлина рухнул к ногам Вороньей Кости, жёлтая сука не разомкнула челюстей, и с рычанием терзала его голень. Топор, целивший в череп Вороньей Кости, сделав оборот, просвистел над его головой и упал в кровавую грязь.
Рагналл рухнул замертво, не издав ни звука, стрела пронзила ему горло, мгновенно вырвав из него голос и жизнь. Глаза широко распахнуты от удивления, губы дрогнули и застыли. Он шевелился лишь от того, что жёлтая сука продолжала трепать ногу, не разжимая челюстей, издавая глухое рычание, исходящее глубоко из глотки.
— Оставь его, — рявкнул Воронья Кость, собака послушно отползла, улеглась на живот, и положив окровавленную морду на лапы, робко завиляла хвостом. Воронья Кость почти не удивился, почему животное послушалось, его мысли были сейчас далеко. Олаф задавался вопросом, что он увидит, когда повернёт голову, он стоял, потрясённый настолько, что не мог даже сдвинуться с места. Он надеялся увидеть Вандрада Сигни с довольной ухмылкой на лице, накладывающего очередную стрелу на тетиву.
Но всё оказалось хуже, как он и предполагал. Никакого Вандрада Сигни не было и в помине, его взгляд скользнул по склону, с которого они спустились, мертвецы и стонущие раненые усеяли всё пространство до самой рощи. Ятра Одина, до деревьев было сотни шагов или более, и он увидел худенькую фигурку на ветке, машущую ему луком. Воронья Кость точно знал, что эта та самая ветка, на которой сидела усталая птица, глядящая на него пророческим чёрным глазом.
— Клянусь Дагдой, — с восхищением сказал Мурроу, занося топор и прикидывая расстояние между лезвием и шеей Рагналла, — твоя мелкая девчонка умеет стрелять, Воронья Кость.
Орм
Под сапогами скрипели горячие доски деревянных мостовых, запах смолы от раскалённых на солнце крыш был таким же густым, как и смесь различных языков, на которых здесь тараторили. Вокруг женщины, выставленной на продажу, шевелилась толпа, и любой знающий толк в торговле восхитился бы ловкостью продавца.
Длинный ниспадающий льняной покров синевато-серого цвета скрывал фигуру женщины, руки связаны тонкой верёвкой, но запястья обмотаны клочками овчины, чтобы верёвки не оставили синяков на её нежной коже.
Работорговец, хазарский еврей, улыбался толпе почти беззубой улыбкой, он стащил с головы дрянную меховую шапку, и отвесив толпе низкий поклон, ловко сдёрнул и стянул с рабыни её покров. Она стояла перед толпой обнажённая, не в силах присесть или прикрыться руками. В конце концов, она слегка выгнулась, наполовину стыдливо, наполовину с вызовом.
Толпа взревела от восторга, несмотря на жаркий день. Орм поймал взгляд Финна, а тем временем, работорговец опытной рукой поворачивал свой послушный товар и так, и эдак, обращаясь к толпе на греческом — языке торговцев.