Ворота времени (Повесть и рассказы)
Шрифт:
– Вась, а ты чего боишься?
– встрял в их разговор Федя.
– Мясо есть не боишься, а резать трусишь. Чего там, раз - и дело с концом. Мы с мамой тебе поможем.
– Видишь, Федя по-мужски рассудил, - похвалила его мама.
– На человека, сынок, руку не поднимай, а скотина самим богом отпущена для этого.
– О, да ему на человека руку поднять ничего не стоит. Вчера мне по уху так врезал...
– Федя сердито засопел и потрогал ухо.
Ольга возилась на кухне, и оттуда она вставила свое насмешливое словечко:
– А еще на девчонок поглядывает.
Вася покраснел, сжал кулаки. Хорошо, что мама дома, иначе быть бы потасовке.
Ни на кого не глядя, мама оделась во все старое и вышла. За ней поспешил Федя. У порога он остановился, приподнял нависающий на лоб козырек шапки и показал свои не очень ровные зубы.
– Вась, а Вась, ты, говорят, на девчонок поглядываешь. Это на кого, если не секрет? Не на рябую ли Агру?
Вася схватил со стола железную ложку и запустил ее в Федю. Но тот успел юркнуть за дверь, и ложка, ударившись о косяк, со звоном отлетела на пол.
Я знала причину, почему его так дразнят. К какому-то празднику Вася послал своей однокласснице Кате Ивкиной поздравительную открытку. Почтальонка шепнула эту новость Ольге. Васю стали дразнить. Я в этом случае тоже была недовольна Васей. Меня небось ни разу не поздравлял открыткой, а чужих пожалуйста.
Зато сейчас я всей душой жалела Васю. Ему очень хотелось уйти из дому, я это по его лицу видела. Уйти же он не мог. В сенях возились мама и Федя. Кажется, привели Рогача. Я бы сейчас тоже убежала куда-нибудь.
Торопливо вошла в избу мама и повелительно сказала Васе:
– А ну, одевайся. Пошли, пошли, хватит красной девицей стоять тут.
Брат начал не спеша одеваться. Он стоял посреди избы высокий, нескладный. Руки, казалось, не слушались его, он никак не мог застегнуть фуфайку. Я хотела помочь ему, подбежала и взялась застегивать нижнюю пуговицу, дальше не доставали мои руки. Но он отстранил меня, приподнял и поставил на другое место, словно горшок с молоком.
Я забралась на печку. Следом за мной поднялась и Ольга.
– Ты тоже боишься?
– спрашиваю ее.
Она отвела глаза.
– Ха, чего бояться.
Из сеней послышался голос матери:
– Федя, ты за ноги держи, а я за рога буду... Вася, да чего ты дрожишь? Чего дрожишь-то? Ну, ну... Эх, мерзлая курица, давай-ка сюда нож...
Я сунула голову под подушку. И вытащила только после того, как заскрипела дверь. Первым влетел Вася и сразу кинулся к помойному ведру, его тошнило. За ним зашли Федя и мать. На маму страшно было смотреть: руки ее в крови, а лицо бледное-бледное. Я отвела глаза. А Ольга восхищенно спросила:
– Мам, неужели сама?..
В ответ та только тяжело вздохнула. Затем сполоснула водой руки, взяла чистое ведро и, выходя, сказала ребятам:
– Не мешкайте, давайте поскорее, пока не остыла - шкуру снять надо.
Вскоре селянка была готова. Когда стали садиться за стол, Вася куда-то исчез. И я не слезала с печки. Не хочу есть Рогача.
На столе уже дымилась паром селянка. От вкусного запаха у меня закружилась голова. Я спустилась с печки, выхватила со стола кусок черного хлеба и мигом юркнула обратно.
Федя сбегал за бабушкой, и теперь мы ждали ее прихода. Вот и она появляется с внуками Ленкой и Андрейкой. С шутками-прибаутками она устраивает за стол малышей, потом садится сама.
– А кто же зарезал?
– обвела всех взглядом бабушка.
– И мужиков не видно.
– Как так не видно? Вот Федя, а Вася куда-то запропастился. Он у нас теперь все сам делает. Да и ростом - как столб для ворот, - весело говорила мама и старательно дула на ложку с горячей селянкой.
К вечеру к нам зашла Маня Длинная. Она жила напротив нас, через дом от Тихони. Работала она заготовителем, собирала для государства сливочное масло. Из разговоров матери и ее подруг я слышала, что она безбожно обвешивает всех подряд и никто не смеет сказать ей об этом в лицо. Мы ее тоже не любили. Мать к ней не ходит, но она сама в неделю раза два обязательно к нам наведается. И каждый раз начинала придираться ко всем по разным мелочам. Мама или все превращала в шутку, или ласково успокаивала ее, мол, людей без грехов не бывает и прочее. Когда она уходила, мама называла ее "самодуркой". Почему бы не сказать это ей в лицо, думала я.
Вот и сегодня открывается дверь, одной ногой она ступает через порог и басовито спрашивает вместо приветствия:
– Не соскучились?
Мне хочется ей ответить: "Нет!" Но мама приветливо улыбается:
– Проходи, проходи. Вовремя ты пришла. Сейчас я тебя селяночкой буду потчевать.
– Не откажусь, не откажусь, - показывает свои желтые зубы Маня Длинная и по-хозяйски располагается за столом. Приняв из рук матери миску, она принимается за еду, вкусно причмокивая губами.
Мама и ей поведала, что барана зарезал не кто иной, как Вася.
– Силище-то, милая, силище! Быка свалит. Все один сделал...
Я думала: и хорошо, что Васи нет дома, он бы, наверное, не выдержал такое.
Когда Маня Длинная ушла от нас, я спросила маму: зачем она сказала неправду о Васе. Она рассмеялась и говорит:
– Пусть знает Длинная, что и у нас в доме появился мужик. И что мы теперь никого не боимся, даже самой Длинной Мани.
– А бабушке зачем солгала?
– Бабушке?
– посерьезнев, пожала плечами мама.
– Просто так. Она все равно не поверила бы, что я сама... Она же до сих пор считает меня ребенком. А маленькой я была совсем другой...
КАК СВАТАЛИ МОЮ МАТЬ
В тот вечер мы как обычно сидели за столом и ужинали. В сенях послышались шаги, потом долго шарили по двери, видимо, искали ручку, и вот наконец из темноты вынырнула неказистая фигура Миколя Горбуна. Он поздоровался у порога и, обводя глазами избу, прошел к лавке, что стояла у голландки. Мама пригласила его к столу, но он отказался. И, потоптавшись у лавки, словно не смея опуститься на нее, обратился к матери:
– Я ведь, Анна, по делу к тебе.
Мать отложила ложку и спросила спокойным голосом, что у него за дело. Подошла к нему, и они вместе сели на лавку.