Воротиться нельзя влюбиться!
Шрифт:
— Залог? Залог?! — картинно схватился за грудь владелец лавки. — Да я теперь на одну только чистку потрачу сто золотых. А нитка?! Да вы хоть представляете, сколько за починку возьмёт ткачиха? У неё очередь из заказов на четыре года вперёд. Да я уже несу убытки от этой сделки! Да я по миру пойду с такими клиентами! Да детки мои будут в канаве жить и из канавы пить…
Страсти накалялись. Если честно, мои симпатии лежали на стороне Харсдада. Во-первых, мужик артистичный. Во-вторых, принцу будет полезно получить
— Ах ты лживая заморская паскуда! — вскричал принц, взбешённый тем, что залог ему возвращать явно никто не собирался.
Пока его визави набирал воздуха в грудь для достойного ответа, я бочком-бочком отступала прочь. Харсдад проревел в ответ:
— Ах ты ушлый сквалыжник!.. Да я тебя сейчас отучу скопидомничать!..
Я уже думала нырнуть между торговых рядов и раствориться в толпе, как Евпатий Егорыч заметил мой демарш, рыкнул владельцу ковра злое «Да подавись!» и шагнул ко мне.
— Возвращайся снова, дорогой гость! — ласково и с улыбкой пожелал ему в спину Харсдад.
Схватив меня за руку, принц потащил за собой.
— Раджа нас ждёт на постоялом дворе. Пойдём.
И мы пошли. Никакого плана у меня пока не было, я и сама не могла точно сказать, почему вздумала сбегать от принца. Просто не доверяла ему и хотела на эфемерную свободу, хотя ежу понятно, что без денег, связей и знания мира долго я бы не протянула.
— Ты пока в покоях посидишь, а я дела кое-какие доделаю и вернусь, — сказал Евпатий Егорыч, проводив меня в светлицу. — Еда на столе. Пяльцы на подоконнике. Не скучай, Маруся.
Стоило ему уйти, как на душе полегчало.
Я заперлась изнутри, села на кровать и уронила лицо в ладони. Совсем я запуталась. И то нехорошо, и это плохо. И с князем как-то гадко получилось, и принц вызывал у меня одно лишь недоумённое отвращение. Надо было оставаться в тереме! Может, не всё ещё потеряно было… А теперь Кощеевич посчитает меня недоговороспособной истеричкой и будет прав.
Достав из-за пазухи зеркальце, посмотрелась в него и спросила:
— Свет мой зеркальце, скажи, я могу желание новое загадать?
— Можешь, — ответило оно.
— Хочу домой вернуться. Не могу я тут… Это ж всё какой-то бред, а не жизнь. И чем дальше, тем этот бред нелепее и страшнее…
— Это желание не можешь загадать. Давай другое. Ну… хочешь, брюнеткой тебя сделаем?
— Не хочу.
— Ну… хочешь сапоги-скороходы?
— Тоже не хочу. Зачем они мне?
— И то верно… — закручинилось зеркальце. — Коли идти некуда, есть ли разница, с какой скоростью ты умеешь ходить?
В общем, я прижала зеркальце к груди и разревелась. Так в слезах и уснула.
Ближе к вечеру меня разбудил стук в дверь.
— Всё готово! — обрадованно сообщил Евпатий Егорыч. — Можно выдвигаться!
— Хорошо.
Мы вышли во двор, где нас ждал переступающий
— Дурное ты дело задумал, Евпатий, — заплетающимся языком проговорил он. — Да и Кощеич никогда тебе этого не простит…
— Есть мне до него дело! — хмыкнул принц в ответ. — А ты конь, твоя задача — скакать, а не морализаторствовать.
— Сопьюсь я с тобой, — икнул Раджа, и мне почему-то стало его жалко.
— Куда мы… как он нас повезёт… — попыталась возразить я, отступая, но матёрый принц с неожиданной ловкостью и силой меня поймал и усадил на седло, а затем запрыгнул сам, куда резвее, чем делал это раньше.
Раджа перешёл с места в карьер с такой скоростью, что у меня аж сдуло вуаль, но её успел поймать Евпатий Егорыч.
На этот раз облаков на небе не было, и мы скакали по вечерней воздушной глади, а звёзды проносились мимо яркими росчерками. Несмотря на потрясающе красивую картинку, происходящее мне откровенно не нравилось, но никакой альтернативы не было.
И почему зеркальце не может вернуть меня домой?!
— Накинь, — вернул мне шаль на голову всадник, когда конь замедлился, а мы стали резко снижаться.
— Ох, и дурное дело… — пробормотал Раджа, а потом вдруг выдал: — В основе всех психических заболеваний лежит нежелание испытывать заслуженное страдание.
Снова цитирует Юнга? Протрезвел, что ли?
Конь вдруг ударился копытами о землю, и ровно перед нами отворились ворота.
Бесшумно ступая по притоптанному снегу, мы въехали во двор.
Евпатий Егорыч сдернул меня с седла, а потом откинул вуаль. Перед глазами у меня всё поплыло.
— Вот она, как и договаривались, — подтолкнул он меня к стоящему на уже знакомом крыльце князю. — С тебя три яблока. И, как обещал, ни преследовать, ни мстить, ни проклинать меня ты не будешь.
— Не буду, — ледяным тоном пообещал князь, глядя только на меня, и от этого взгляда подкашивались ноги. — Ты же говоришь, что сударыня Маруся добровольно со двора ушла.
— Добровольно, — довольно подтвердил Евпатий Егорыч.
— Тогда держи, — хозяин тёмного терема кинул принцу три яблочка, и тот ловко их поймал, засунув одно сразу в рот и с хрустом его разжевав.
Я посмотрела на того, кто умудрился предать меня дважды. Действительно умён, ничего не скажешь. И красив, подлец. Его черты постепенно преображались, становясь всё более молодыми и привлекательными.
— Ты на меня, Марусь, так не смотри. Не хватило мне трёх яблочек-то. Но ты это… не грусти. Смерть твоя на благое дело пойдёт. Целый мир спасёшь. Ты не только о себе думай-то, но и о других иногда!